Семейщина - [13]

Ходок мягко вкатил во двор.

— Нет уж, после свезешь. А сперва чайком угости, познакомимся.

— Што ж, это можно. Спервоначалу отдохнешь, значит, с дороги, а потом на постоянную квартиру, к Парамону?

— Рассудительно, рассудительно, — вываливаясь из ходка одобрил урядник. — Сперва закусить…

Они поднялись по ступенькам крыльца. Финогеныч открыл из сеней дверь в избу, широким жестом пригласил гостя войти первым:

— Сейчас спосылаю мальчонку за хозяйкой. На гумне она, бульбу копать теперь самый раз… Сын-то со снохой с утра уехали копать в полях, пострелята их по дворам разбежались, старуха моя с внучкой по своей надобности на Краснояр к дочке Ахимье ушла с полден…

Вскоре, громыхнув шашкой и не крестя лба, урядник присел к столу, где шипел медный ведерный самовар, стояли тарелки с оладьями, сметаной, творогом, сковородка с жареной бараниной, сало, малосольные огурцы.

— Чем богаты, тем и рады… Откушайте, — пригласил Иван Финогеныч.

— О, да вы сыто живете тут… Я ведь в ваших краях впервые.

— Господь покуда милует, грехам терпит. Анисья разливала чай.

— А водочки у вас не найдется? С устатку, с дальней дороги не плохо бы.

— На этом не обессудьте, не держим. Нам это не полагается.

— То есть как не полагается? — топорща рыжеватые усы, удивился урядник. — Совсем не пьете? — Которые потребляют, а мы нет. В вине корысти нету, одно несчастье и убыток… поруха жизни. Староверы мы.

— Философья! — все еще удивляясь и ничего не поняв, сказал приезжий. — Выпить все же хочется. А ну-ка сбегай, хозяюшка, до телеги, пусть кучер принесет саквояж. Там у меня найдется малость. И сам пусть заходит. Иван Финогеныч улыбнулся в кургузую свою бородку.

— Вот эдак-то куды способнее: со своим припасом. К нам завсегда со своим зельем заезжать надобно, не прогадаешь.

Анисья привела со двора ямщика с баульчиком. — Садись, паря, чаевать, — запросто позвал его к столу Иван Финогеныч.

Урядник развязал баульчик, достал и откупорил полбутылки смирновки.

— Значит, не пьешь, староста? — наливая по стаканчику себе и кучеру, с сомнением переспросил он.

— Нет уж, увольте… Сами кушайте на здоровье.

Урядник выпил, крякнул и закусил малосольным огурцом.

— Хороша закуска! — одобрил он и потянулся к аккуратно нарезанным кусочкам белоснежного свиного сала.

Осушив полбутылки, раскрасневшийся урядник заговорил в приливе словоохотливости:

— Значит, никак не пьешь, староста? Думаешь старую веру тем самым укрепить?.. Так, что ли?

— Так, да не так… Старая вера, оно, конечно… С вином, с новыми порядками вольготности той в жизни не станет… поедать друг дружку зачнем.

— А, — догадался урядник, — так ты за то, чтобы по старинке жить?

— Вот-вот, чтоб без разгульства нечистого век прожить, без нищеты, без раздоров, как деды и отцы наши.

— Не удастся это, мил человек. Не удастся. Жизнь-то, она вперед шагает, на одном месте не стоит.

— Верное твое слово: не стоит она на одном месте. Вот потеснее жить стали, семейщина наша на прииска подалась, сибирский дух обратно с собой несет. Из-за денег и жадобы у нас все хозяйство поди в разор пойдет… Да уж и зачалось, — с надсадой закончил Иван Финогеныч.

— Видишь: и ты согласен.

— А не должно этого быть, я так кумекаю. Урядник пьяно захохотал:

— Кумекай, старик, кумекай! Не возбраняется. — А слыхал ли ты, что железную дорогу в эти края уже прокладывают?.. Загремит Забайкальская область!.. Давно ли в бозе почивший государь император Александр Александрович собственноручно первую тачку земли при начале Великого Сибирского пути сыпал, ан, смотришь, при Николае Александровиче рельсы-то уже к Байкалу подбираются. А скоро и за Байкал, до вас, перемахнут. И загремит ваш край!.. А ты: по старинке… Философья!

— А не Тугнуем ли, часом, железная эта путь пойдет? — ощутив в груди неприятный холодок, спросил Иван Финогеныч.

— Хо-хо-хо! По Тугную пусть буряты скот свой гоняют. Не потревожит чугунка, стороной, слышно, пройдет она — через Петровский завод по Хилку до Читы.

— Бона как! Не заденет, выходит?

— Сама, то есть, не заденет, а людей на земляные работы тысячи утянет. Это почище твоих приисков!

— И я маракую: почище, ваше благородие!

Долго еще разглагольствовал подвыпивший урядник о чугунке, которая-де непременно всколыхнет ветхозаветную семейщину.

Задал урядник Ивану Финогенычу задачу не малую… «Вспять, говорит, жизнь не пойдет… Оно и то сказать: с годами плоше да плоше. Где же бог и его святая правда? — трудно думалось ему в этот вечер, перед сном, на жесткой койке. Он долго ворочался, не мог уснуть, почесывался. — Блохота!.. И думы — как блохи. Жалят, язви их».

6

На другой день поутру Иван Финогеныч стал торопко сбираться по-таежному: на ноги натянул высокие бродни, зипун подпоясал зимним толстым кушаком, велел Устинье покласть в походную его сумку побольше харчу.

— Ты куда, бать? — удивился Дементей.

— Поброжу. Авось чего подстрелю.

— А бульба?

— Успеется! Немного ведь осталось копать.

Дементей дернул плечом: делай, мол, как знаешь, твоя родительская воля, я тебе не указчик, а только — время горячее. Иван Финогеныч неожиданно расхохотался:

— Вскорости на чугунке за козами махать станем… Во как?