Семейщина - [12]

Вечером, пряча хитрые глаза свои, Ипат Ипатыч поблагодарил старосту:

— Не оскудела, видать, вера… Господь воздаст сторицей за радение твое, Финогеныч.

— Мирской и божий закон сполняю, Ипатыч, — отозвался Иван Финогеныч и тут же рассказал уставщику о случае с Фалалеем.

— Неразумен мужик. Сказано в писании: несть власти, аще не от бога. Воевали цари с нашей верой, воевали мы с ними за старый крест, да приутихли цари, правое дело признали. И за них нам держаться велено, некуда ведь больше податься.

— Как есть… — Помолчав, Иван Финогеныч выложил сокровенную свою думу: — А с городу, с приисков, от сибиряков нечисть на семейщину накатывает… Рушить почали заветы стариков. Как жить-то дале станем, Ипатыч?

— Да-а, жизнь по-инакому повертывает. Крепиться будем, молить господа, чтоб уберег от соблазнов греховодных.

— Молиться?.. Будем и молиться, а наипаче надобно такое удумать, чтоб народ к греху не поворачивал. Что удумаем-то, Ипат Ипатыч?

— Уж и не знаю что, — медленно протянул застигнутый врасплох уставщик, и серые его, с хитрецой глаза будто говорили: «Со своим ведь толкую, можно и в немощности разума своего признаться».

Иван Финогеныч поймал взгляд пастыря, прочел его, но все же твердо сказал:

— А ты вникни… крепче. Надобно о наследниках наших помозговать, — как-то им на белом свете заживется. Беспременно надобно! Стариков собери, помозгуй…

Разговор этот не остался без последствий.

В воскресенье, после ранней обедни, Ипат Ипатыч обратился к народу с проповедью. Он приказывал крепить веру отцов, стращал грехом и антихристом, пришедшим уже на землю, — там, за хребтами, в городах, — антихристом, обходящим уже сибиряцкие села.

— Но мы его не пустим до себя. Поскотин наших не переступит он, бес, сатана в человеческой личине! По городским штанам узнаете его… А для того молитесь, свято держите середу и пяток в посте, почитайте старших вас, греха всякого, что от иноверцев, бойтесь… Всякого греха бойтесь, иначе ждет вас погибель немысленная!

Жутью веяло от слов пастыря. Накрытые черными, с головы до пят, шалями, кичкастые бабы жались друг к дружке, трепетно шептали молитвы. Мужики в страхе моргали глазами, спешно осенялись размашистыми крестами…

Придя из церкви, Палагея Федоровна спросила мужа:

— Финогеныч, уставщик баит — антихрист придет. Откуда он взялся?

Иван Финогеныч рассмеялся:

— А мне почем знать, поспрошала бы уставщика!

Высокий лоб его наморщился, в маленьких глазках блеснул лукавый огонек. Не того ждал он от уставщика, неладно удумал Ипат Ипатыч. Антихристом народ вспять не повернешь… Но разве об этом заикнешься?

Палагея не унималась:

— Антихрист… А как же Андрюха наш? Не простилась с сыночком. Его-то первого захватит.

При воспоминании о сыне она, как всегда, не могла сдержать слез. Иван Финогеныч принялся успокаивать жену.

Долго гуторила деревня о проповеди уставщика. Глядючи по вечерам на тракт, старухи стали поджидать антихриста.

5

Стояла прозрачная осень. Зеленоватая чаща неба над степью, над тусклым плюшем затугнуйских гор, над рыжей киноварью заросшего мелколесьем крутого Майдана, что по дороге на Обор, дышала покоем и тишиной. Никольцы торопились выкопать в полях и на огородах картошку — того и гляди стукнет мороз. Невозмутимость небес могла зачаровать только чужого, непривычного, незнакомца. Таким незнакомцем и оказался новый урядник, тихо вкативший на паре в скрипучие Никольские ворота.

— Тишина-то! Будто повымерли все… Благодать в природе и на людях. — А людей-то и не видать, — философствовал урядник, обращаясь к безгласному ямщику и косясь на высокие, в резных украшениях окна, на размалеванные в синее и красное наличники и ставни, на дородные избы.

Против обыкновения в окнах незаметно было любопытствующих кичек-лодочек, льняных ребячьих головенок, настороженных немигающих бородачей, — пустота, одно стекло.

— Куда народ-то подевался? — крикнул урядник перебегающему улицу босоногому мальчонке, но тот во весь дух стрельнул к воротам. Услыхав выкрик приезжего начальника, бойкая мать, струсившего малолетка распахнула створки окошка, снисходительно улыбнулась на ребячью робость, — простите, мол, какой у него еще ум, — и пропела:

— Бульбу копать уехали, господин хороший!

— Э, да люди, оказывается, есть! — оживился урядник. — Скажи, тетка, как нам до старосты доехать, к нему прямо на квартиру.

Баба словоохотливо разъяснила.

Иван Финогеныч с Анисьей копали картошку на огороде. К воротам, гремя колокольцами, подкатил городской плетеный ходок. Семилетний Максимка, широкогрудый и круглоголовый, уставился в изумленье на невиданную телегу и человека при шашке, выпустил из рук хворостину, которой только что загонял сбежавшего со двора подсвинка, мигом юркнул в калитку и помчался к деду… Вскоре в сопровождении внука Иван Финогеныч вышел в улицу, сощурился от солнца.

— Староста будешь? — спросил урядник.

— Староста, так и есть.

— Тогда, растворяй ворота, принимай нового урядника.

— Милости просим!.. Одначе заезжую у нас держит Парамон Ларивоныч, на тракту за мостом.

— Ничего, для первого знакомства к тебе.

— Оно конечно, милости просим! — Иван Финогеныч гостеприимно распахнул ворота. — Аль свезти до Парамона? — вглядываясь в сизое лицо урядника, продолжал он.