Семейные портреты - [79]

«В то время — я это хорошо помню — у меня было непоколебимое убеждение, что президент Соединенных Штатов Америки Авраам Линкольн никак не сможет обойтись без моих советов в военных делах, и поэтому я писала ему длинные письма, которые Мавр (домашнее прозвище Маркса. — Т. А.) должен был, конечно, читать и «относить на почту». Много-много лет спустя он показывал мне эти детские письма, которые он сохранил, ибо уж очень они были забавны.

Таким идеальным другом был Мавр в продолжении моих детских и юношеских лет»[28].

Так вспоминала потом Элеонора Маркс.

Когда же ее сестры и она сама становились взрослыми, то включались в работу отца уже без шуток. При этом оставались добрыми, внимательными, нежными дочерьми, а в замужестве становились умелыми женами, хозяйками в своем доме.

«Удивительно, что Лаура во всем одинаково хороша — и в море, и на кухне, и в читальном зале Британского музея, и на балу»[29].

Такую аттестацию можно было отнести на счет всех трех дочерей Маркса. Напомню, свое блестящее образование и воспитание они получили в семье, вечно испытывающей нужду, нередко терпящей голод и холод, семье, потерявшей из-за нищеты нескольких детей. Но трое дочерей, выжившие в этой тягчайшей борьбе за существование, стали лидерами революционного рабочего движения, женщинами во плоти, идеалом для всех, кто с ними соприкасался.

Этот пример убеждает и еще в одном: не удобствами, не «капиталовложениями» в конечном счете определяется культурное развитие детей, в том числе дочерей. А внутренней готовностью родителей передать им все, чем сами богаты. И конечно, пониманием психологических особенностей конкретного ребенка. Ведь три дочери Маркса были очень разными по темпераменту, по характерам.

В огромном влиянии матери на облик дочки, внешний и внутренний, особо и убеждать нет надобности. Как бы ни менялись общественные взгляды и установки, мама действует как господь бог: лепит дочь по образу и подобию своему. Если она трудолюбива, самоотверженна, добра — учит этому и девочку. Если эгоистична, привередлива, вздорна — тоже воссоздает себя. Правда, в отличие от библейского творца мать почти всегда стремится создать улучшенный вариант самой себя. И в этом стремлении проявляет недостижимый даже для божества альтруизм: оригинал жаждет, чтобы копия превосходила его своими достоинствами. Что говорить о самозабвенных натурах, если и эгоистка внушает дочери, как прекрасно быть чуткой, отзывчивой хотя бы по отношению к ней, родной матери.

Мамы без специальных указаний, по личному опыту знают: к девочке нужно подходить с особыми мерками. Прежде всего для нее важна чистоплотность, физическая и моральная.

С первых же дней появления на свет и дальше до окончания дней у девочки свой режим гигиены. Нынче врачи говорят, что ее и кормить надо отдельно от мальчиков. Что же, в крестьянских семьях так и было: мяса ей давали меньше, чем парням, зато сладенькое ей первой. (А теперь ученые находят, что мясное питание — биохимическая основа агрессивности. Нет ли среди причин того, что стираются половые различия в поведении и характерах у наших современников, и этой: недифференцированного питания с детских лет и до старости? Вот еще одна «информация к размышлению» о воспитании дочерей.)

Мама часто принимает более строгие охранительные меры к шалостям дочки. Дочери запрещается бегать по лужам (застудит ноги), поднимать лишние тяжести (надорвется), лазать по деревьям и уж тем более прыгать с высоты. Запрещается все то, что составляет чрезвычайную радость и удовольствие для всех ребятишек, особенно мальчиков. Дочке причину таких ограничений и не объясняют. «Тебе нельзя, ты ведь девочка!» — вот и весь сказ. Запреты же продиктованы подсознательным страхом: заболеет, детей не будет или будут ущербные. Так даже в детских играх отражается далекое грядущее материнство, которое довлеет над девочкой.

Конечно, многие мамы стараются закалить дочек, приучить их к физическим нагрузкам, к искусному владению своим телом. Однако научить девочку физической культуре труднее, чем отучить ее от рисковых игр и увлечений. Оттого до сей поры мамы действуют запретами, предостережениями. И, сами того не подозревая, культивируют в дочках трусость. А у них и без того самой природой более развит инстинкт самосохранения, чувство осмотрительности, осторожности.

Как правило, мама впадает в отчаяние, увидя свою дочь дерущейся. При этом она даже не хочет вникать, оборонялась дочь, защищала свою правоту, достоинство или нападала. Мама учит: «Ты должна была позвать старших на помощь, пожаловаться старшим. Но драться — фи, как это грубо, неженственно!» По этому поводу и папа выступает заодно с мамой. И при этом в расчет не берется: нет у нынешней девочки-девушки телохранителей. Да и с детского сада она привыкает не столько к мальчишеской опеке, сколько к равенству. А то и сама покровительствует другу-мальчику, что обычно отстает от нее в росте и даже в силе.

— Не люблю девчонок, — признавалась как-то молодая учительница. — Все они плаксы, ябеды и сплетницы. У мальчишек отношения честней. Подрались, помирились, и дело с концом. Все прощено-забыто. А эти начнут сплетни плести, язвить, потом не развяжешь, не распутаешь.