Семейное дело - [273]

— Что вы уже сейчас можете предпринять, чтобы турбинный цех смог быстро наверстать упущенное время? — спросил Рогов.

— Пока ничего, Георгий Петрович. Хотя вот здесь у меня сидит наш секретарь парткома и смотрит на телефонную трубку умоляющими глазами.

— Да, дайте мне Нечаева.

Нечаев взял трубку, поздоровался и сказал:

— Я понимаю, Георгий Петрович, что по своей партийной обязанности и должности тоже несу ответственность за то, как пойдет работа в турбинном. Но я хотел бы просить вас о том, чтобы к этому добавилась… — он ненадолго замялся, — инженерная ответственность.

Рогов засмеялся. Хитрец! Нашел все-таки обтекаемую форму! «Инженерная ответственность» означала для Нечаева — пропадать в своем прежнем цехе с утра до вечера, и если не подменить собой нового начальника цеха, то, во всяком случае, стать его дублером и первым советчиком. Но тут же Рогов оборвал смех и сказал серьезно, пожалуй даже сердито:

— Это самое худшее, что вы могли предложить в данной ситуации. Ваша партийная ответственность включает в себя все остальные. Вы же видите залог успеха только в том, чтобы снова дневать и ночевать в цехе. А успех будет в том, как вы поднимете коммунистов, как они организуют работу. Извините уж, что приходится говорить эти прописные истины вам.

Все! Рогов положил трубку, положил трубку и Нечаев, но долго еще смотрел на «вертушку», не замечая, как смеется директор. Званцев слышал весь разговор — голос у Рогова был громкий — и теперь посмеивался над растерянностью секретаря парткома. Что, Андрюша? Опять захотелось тряхнуть стариной? А ты вспомни, как сам злился, когда собирали головной образец ГТ-10 и каждый день у тебя над душой стоял Силин. Говорил ты ему: откуда это недоверие? Будто вы один умеете работать на всем заводе и один несете всю ответственность? Говорил! А вот теперь сам туда же…

Нечаев, никак не ожидавший такого резкого ответа секретаря обкома, сказал, словно оправдываясь:

— Должно быть, когда человек меняет профессию, прежняя продолжает держать его.

— Да, — сказал Званцев, — это, Андрюша, оковы прежней профессии. Я тоже иной раз ловлю себя на том, что веду не директорское совещание, а бюро райкома.

Нечаев, все еще расстроенный разговором с секретарем обкома, невольно улыбнулся. Со Званцевым ему было легко, он признавал его многие преимущества над собой. Опыт партийной работы — быть может, именно поэтому лучшее знание людей и годами сложившееся умение быстро разбираться в любой, даже самой сложной обстановке. Я, конечно, мальчишка. Сунуться с таким предложением к секретарю обкома!

Странно: давно, в студенческие годы, между Нечаевым и Званцевым особой дружбы не было, хотя учились они в одной группе, однажды вместе ездили на практику в Ленинград, жили койка к койке в опустевшем на лето общежитии Технологического института. Но, видимо, уже в те времена они научились быстро понимать друг друга: так случается всегда, когда люди проводят вместе несколько лет. И сейчас, все еще по-доброму посмеиваясь в душе над расстроенным Нечаевым, Званцев сказал:

— А ведь ты все равно поступишь по-своему, Андрюша? И искать секретаря парткома мы будем в твоем родном двадцать четвергом?

Нечаев поглядел на него, будто не расслышав, — у него были отсутствующие глаза.

— Ты помнишь, где я проходил преддипломную? — спросил он.

Званцев кивнул. Он помнил: работу Нечаева, привезенную с Запорожстали, не просто хвалили, и не просто он получил за свой дипломный проект пятерку: большую статью Нечаев опубликовал тогда в одном техническом журнале.

— Так вот, старики мне рассказывали, что, когда шло восстановление Запорожстали, у секретаря обкома в одном из цехов была даже своя кровать. У секретаря обкома Брежнева, понимаешь?!

— Другое время, Андрюша. Сейчас мы можем спать на своих диванах.

— Или ворочаться всю ночь с боку на бок, — уже сердито сказал Нечаев. Он поглядел на часы. Через двадцать минут бюро парткома, надо посидеть одному, подумать…

— Погоди, — остановил его Званцев. — Я совсем забыл. Тут во вчерашней почте оказалось какое-то странное письмо. Я думаю, это по твоей части… а впрочем, черт его знает, по чьей.

Прочитай, словом.

Нечаев взял толстый конверт со штампом «Заказное» и надписью: «Директору завода в личные руки» — и ушел к себе. Водолажская, Водолажская… Он поглядел на подпись: «С приветом к вам Водолажская Е. П., работник буфета Дворца культуры имени Ногина». Не та. Он помнил высокую красивую молодую женщину из двадцать четвертого цеха, встречу в Средней Азии с ее бывшим мужем, а потом и разговор с Водолажской. Кажется, ее зовут Ниной…

Нечаев начал читать письмо, написанное крупным неровным почерком малограмотного человека, с трудом улавливая смысл, и лишь дойдя до третьей страницы, понял: тот Водолажский, стало быть, все-таки разводится с Ниной. И начал читать сначала:

«Глубокоуважаемый Товарищ Директор! Пишет вам вдова Героя Отечественной Войны, вся в слезах и горе от несправедливости, и прошу вашей незамедлительной помощи как человека партейного и Большого Руководителя. Дело в том, что на ввереном вам заводе работает некая Мыслова Ольга кем работает не знаю но знаю ее с малых лет. Она дочка раскулаченных Советской Властью мать ее была спекулянткой и отец неизвестно где может с фашистами в войну снюхался когда мой муж Водолажский погиб в великой битве за счастье народов и Мир на земле.