Семейное дело - [265]

А может, совпадение? Ну, два человека думают одинаково, вот и все. Внутренне он еще сопротивлялся: Эдуард давно косится на Коптюгова, хотя и сознается, что вроде бы никаких оснований у него нет…

— Нехорошо, — сказал наконец Чиркин. — Если ты к нему так, зачем было в гости ходить? Отказался бы как-нибудь вежливо…

— Я же тебе говорю, — уже сердито ответил Воол, — объясняю, что, может, ошибаюсь, может, действительно старым дурнем становлюсь…

— Ну, тогда ничего, — примирительно сказал Чиркин.

Они уже почти дошли до своего дома. Им надо было перейти через пустырь, плотно закрытый снегом, в котором уже успели протоптать тропинки и проложить первые нетерпеливые лыжни. Воол шел впереди — тропинка была еще узкой для двоих — и вдруг остановился так резко, что Чиркин наскочил на него.

— Гляди!

Две снежные бабы стояли по обеим сторонам тропинки. Должно быть, ребятишки скатали их днем, и не по правилам: одна была тощей и маленькой, с настоящей морковкой вместо носа и старой очечной оправой на ней, другая — поплотнее и в кепочке, которую ребята подобрали, наверно, где-нибудь на свалке.

— На кого похожа?

— Баба и баба, — сказал Чиркин.

— Нет, ты погляди, погляди! — хохотал Воол. — Это же наш главный, Заостровцев! А мы сейчас по нему, по волокитчику!

Он нагнулся, слепил снежок, кинул и промахнулся.

— Недолет, — сказал Чиркин. — Тюхтя ты! Смотри!

Он тоже слепил снежок и тоже промахнулся.

— От тюхти слышу!

Теперь они били по снежной бабе, выкрикивая: «Прицел два, беглым, огонь!» — и еще: «По зануде главному, пли!» — и, если снежок попадал, потрясали в воздухе руками, как футболисты, забившие гол.

— А это Ильин! — крикнул Воол, показав на бабу в кепочке, хотя она вовсе не была похожа на Ильина. — Влепим, чтоб не был злым. По Ильину — пли! Еще разик!..

Они были вдвоем среди этого большого занесенного снегом пустыря, их никто не видел, и никто не мешал им орать, швырять снежки в «Заостровцева» и «Ильина». Потом Воол, обернувшись, влепил снежок в Чиркина: «Это тебе, чтоб больше думал!» Чиркин сказал: «Ах так!» — и Воол уже барахтался в снегу под ним, потом все-таки одолел и оказался сверху, и оба тяжело дышали, смахивая снег, залепивший лица…

Так они и ввалились домой — белые. Татьяна Николаевна открыла дверь и отступила в прихожую.

— Батюшки! Никак наклюкались?

— До верхней губы, — сказал Воол, притворяясь пьяным.

Чиркин подхватил игру и запел, приплясывая перед женой:

Ох, лапти мои,

лапти лаковые, —

что у девок, что у баб

одинаковые.

— Да ладно вам! — махнула рукой Татьяна Николаевна. — Берите щетку — и на лестницу. Нечего мокреть в дом тащить.

Потом они пили на кухне чай, уже успокоившиеся, посмеивающиеся: «А здорово я тебя подсек?» — «Ну, я-то тебя быстренько скрутил, положим». — «Скрутить-то скрутил, да за валидолом полез». Татьяна Николаевна только качала головой: не совестно? Как мальчишки, а один седой, у другого плешь с тарелку… А если бы увидел кто? «Мальчишки» все посмеивались и подмигивали друг другу, и шуточки у них становились уже куда какие веселенькие: мол, знаешь, почему мы в снегу? Двух баб на пустыре встретили… Хорошенькие такие… Одна, правда, тощевата была вроде бы… Татьяна Николаевна сказала: «Охальники вы!» — и ушла спать.

Она не знала, сколько прошло времени, проснулась, открыла глаза, а с кухни по-прежнему виден свет и слышны тихие голоса:

— …Если хочешь знать, для меня настоящий рабочий человек вовсе не тот, кто умеет только вкалывать. Этому любого научить можно. А вот как ты к делу относишься, к людям вокруг, болит у тебя за все душа или нет — вот что главное! «Господи, никак не угомонятся, — подумала Татьяна Николаевна. — И Ленка еще не пришла…»

— Не враз это и разглядишь, — сказал Чиркин.

— А я к тому и говорю, что не враз. Особенно нынче. Все бежим, спешим, бывает и оглядеться некогда: время-то быстрое стало… Но все равно — настоящая суть в любом человеке обязательно проявится.

Татьяна Николаевна села и начала надевать халат. Пора разгонять полуночников. Но тут же она замерла. Чиркин тревожно спросил:

— Неужели и в Сереге Ильине сейчас настоящая суть проявилась?

— Нет, — ответил Воол. — Я точно знаю: он сам мучается, что надо кричать да наказывать. Устал человек до упора, и на душе у него что-то такое… А прямо спросить — что, вроде бы неудобно.

Запахивая халат, жмурясь от света, Татьяна Николаевна вышла на кухню, и мужчины замолчали: ну, сейчас выдаст!.. Татьяна Николаевна налила себе чаю и села рядом с мужем.

— Он не просто так устал, — сказала Татьяна Николаевна. — Если человек от работы устает — это еще ничего! У него дома нелады, а от них люди в сто раз больше устают.

— Ты-то откуда знаешь? — удивился Чиркин.

— Мы всегда больше вашего знаем, — ответила она. — Только не всегда говорим…

Уже за полночь девушки предложили вымыть посуду, прибрать и — по домам, завтра все-таки рабочий день. Просидевший в углу сыч сычом Будиловский вызвался помочь им, трое остались в комнате. Вот тогда как бы вскользь, походя Коптюгов и спросил Сергея, что это он сморозил насчет «подходящей шихты»? Сергей улыбнулся: разве не понятно?

— Не люблю, когда темнят, — сказал Коптюгов. — Ты по-нашему, по-рабочему, напрямую руби.