Семейная книга - [30]

С усами.

— Она любила тебя, Роберт, — голос тети дрожит, — как не любила никого в мире.

Восемьдесят девять лет тете, может, даже девяносто исполнилось с тех пор, как эта книга вышла. Я киваю головой в знак того, что разделяю печаль утраты, но поглядываю на старые стенные часы. Жаль, что я не успел познакомиться с Бланкой, жаль, что я не Роберт, все жаль.

А вот — дядя Кальман из рода звонящих родственников. Этот экземпляр преклонных лет — потомок моей тещи справа, — имеет обыкновение частенько звонить и спрашивать:

— А почему ты мне не звонишь?

У дяди Кальмана кассеншос в развитой стадии — болезнь, пригодная для долгоиграющего описания. По случаю этой неотвязчивой болезни я установил в своем кабинете особый телефон с громкой связью, что позволяет не держать трубку во время разговора. Это меня и спасает — руки свободны. Дядя изливает все свои беды в трубку, в то время как я пишу в кабинете халтурные пьесы, немного дремлю, мою голову, занимаюсь ритмической гимнастикой. Он же непрерывно передает мне на длинных волнах свои сообщения, при условии, что я каждые четверть часа восклицаю в трубку:

— Что вы говорите, дядя Кальман!

Особенностью беседы является то, что в среднем через каждые три минуты мой добрый дядя начинает монолог сначала, произнося:

— Кстати, что я хотел спросить? Ах да, почему ты мне не звонишь?

Отсюда следует вторая теорема разветвленной индустрии родственников — родственники помнят только то, что произошло более сорока лет тому назад. То есть дядя Кальман вспомнит лишь в 2041 году то, что сказал мне получасом ранее. Неплохие шансы, в самом деле…

Западня памяти — это чертовски подлое оружие в руках престарелых родственников. Если Кальман поднимается по лестнице своих воспоминаний, он не спустится оттуда до захода солнца. Правда, начало всегда замаскировано под некую актуальную тему.

— Я читал, что организация экспортеров нефти хочет повысить цены на нефть, — открывает дядя тему («что вы говорите, дядя?!») и добавляет: — Я далеко не сегодня, сынок, начал заниматься проблемами энергетики. Если память мне не изменяет, я уже в восьмом классе составлял работы по этой проблеме. Я сидел в классе на второй скамье слева напротив стола учителя в среднем ряду от третьего окна, а возле меня сидел, если уж ты об этом спрашиваешь, Герман Шпиндлер, который впоследствии женился на дочери клептомана Эгона Гольдфлакера из семьи Гольдфлакеров из Солнока, который омывают воды Дуная и где дважды были наводнения — в первый раз в 1874 году, а второй — в апреле 1909-го, когда я все же сидел за третьей партой со стороны второго окна, мне надо будет как-нибудь это проверить…

Где-то в районе 1917 года мною начинает овладевать тревожная слабость, граничащая с легким обмороком. Не раз домочадцы вытаскивали меня из кабинета, когда я был распростерт без чувств на письменном столе, в то время как моя рука все еще обхватывала динамик…

И что же, черт побери, происходит?

Однажды после особенно изнурительной беседы с дядей Кальманом я вышел немного проветриться и увидел моего соседа Феликса выходящим из дому и тепло прощающимся с неким смирным старичком. Они обнялись без слов, и старик исчез в тумане, как не бывало.

— Это старый Готтхаймер, — объяснил мне Феликс Зелиг, — мой дядя, если не ошибаюсь.

Я спросил его — может, старик глухой или что-то в этом роде?

— Нет, — ответил сосед, — он просто тихий. Из него слова не выжмешь, к моему глубокому сожалению.

У меня просто слюнки потекли. В отличие от моего соседа, обожающего шум, если вы помните эту жабу в человеческом облике, старичок был человеком молчаливым.

— Послушайте, — сказал я Зелигу, преисполненный зависти, — у меня есть дядя того же возраста, в хорошем состоянии, который рта не закрывает. Так, может, нам…

Мы совершили обменную операцию с испытательным сроком на шесть месяцев. С тех пор дядя Готтхаймер сидит в уголке моего кабинета и молча смотрит в потолок, а дядя Кальман каждый день звонит Зелигу и делится с ним воспоминаниями…

Дядя мне — дядя ему.

Все, мне кажется, довольны бартерной операцией. Даже моя мама поддержала это функциональное решение: «Главное, чтобы Кальману было с кем поговорить». Будущее — за

Разумеется, в воскресенье я помещу объявление в рамочке насчет тети Илки: «Заинтересован в обмене старой тети, помешанной на чистоте, на двоюродную сестру преклонного возраста».

Новый домработница

В один из дней, покрытый пылью пустыни, я позвонил Вайнробу по одному делу, сейчас не важно какому. Звоню я ему домой, ибо хочу с ним поговорить. Берут трубку:

— Алло, — говорю я, — кто это?

— Не знаю. Я здесь никого не знаю.

— Я спрашиваю — кто говорит?

— Где?

— Да, там, у вас.

— Это я, алло!

— Кто вы?

— Новый домработница.

— Мне нужен господин Вайнроб.

— Господин Вайнроб? Где?

— К телефону.

— Да. Минуту.

Я жду.

— Алло.

— Это Вайнроб?

— Нет. Это новый домработница.

— Я просил Вайнроба.

— Вы говорите по-румынски?

— Нет, я прошу вас, позовите Вайнроба.

— Да. Минуту. Алло… Не могу сейчас.

— Что такое? Его нету?

— Не знаю, алло.

— Когда он вернется?

— Кто?

— Вайнроб. Когда вернется Вайнроб? Где Вайнроб?

— Не знаю, — горько рыдает новый домработница, — я только сейчас приехала из Румынии.