— Да, Никитина. Ей же нравится. Ты слышал, как она говорила?
— Думаешь, в самом деле нравится? Ей сказали, чтобы она нас агитнула, вот она и старалась. И потом, она уже сто раз выступала. Артистка!.. Нет, ты чудик, самый настоящий чудик!
Костя не ответил. И, как всегда, самые убедительные, самые веские доводы пришли к нему не во время спора, а позднее, когда спор давно уже кончился и было бы просто смешно и нелепо начинать его снова.
«Нет. Глеб неправ, — думал он, лёжа на узкой, неудобной раскладушке. — Неправ! Любую работу можно делать с удовольствием, любая профессия может нравиться. Конечно, всё зависит от склонностей человека. Глебу вот нравится математика. А мне — нет! Я бы просто умер с тоски, если бы, скажем, меня сделали учителем математики… И ещё от цели зависит. Да, главное — от поставленной цели! Скажем, человек решил стать животноводом-механизатором. Настоящим, знающим это дело как свои пять пальцев. И тогда для него не только не зазорно, а даже полезно, необходимо какое-то время поработать, скажем, дояром. Или свинарем. И будет он работать не из-под палки, не по принуждению, не из-за своей серости, а с удовольствием. Потому что он видит перед собою цель. Да-да, главное — цель. А не имея перед собой цели, застыть можно и на самой лучшей, самой интересной специальности. Конструктор может застыть. Физик может застыть. Не гореть, не мыслить, не двигаться вперёд. Или учитель. Не расти, не интересоваться, долдонить из года в год одно и то же. Такой человек даже, наверное, ненавидит свою специальность. А другому она кажется очень интересной…»
Он не выдержал, спросил:
— Глеб, ты спишь?
Тот не ответил, шевельнулся недовольно.
— Вот, предположим, я мечтаю стать инженером. Нет, я не говорю, к примеру только…
Он хотел высказать Глебу свои мысли: они ему казались важными. Но Глеб прервал насмешливо:
— Тоже мне мечта!
— Почему? — опешил Костя. — Разве инженер — это плохо?
— Мечты должны быть выше возможностей. Чуть-чуть, но всё-таки выше. Вот я мечтаю стать гениальным математиком. Эйнштейном, не меньше. Даже больше! И стану! А если чуть меньше Эйнштейна, менее известным — это крах моих мечтаний, понимаешь?
— Но ведь и не такие гениальные, как Эйнштейн, тоже нужны человечеству.
— При чём тут человечество! Мало ли что нужно человечеству! Дворники тоже нужны человечеству. Или сапожники. А разве кто-нибудь мечтает стать сапожником?
— А знаешь, я верю…
— А знаешь, я хочу спать… Всё! Спокночи!
Под Глебом заскрипела кровать. Он повернулся на другой бок, лицом к стене.
Утром, позавтракав, Костя предложил Глебу:
— Сходим на инкубатор. Посмотрим. Интересно.
— Уже смотрел.
— Когда?
— Года два назад, на экскурсии. Ничего интересного, тоска зелёная. Сплошные яйца. Рядами, в лотках, как в магазине.
— Я всё-таки пойду.
— Ну, давай жми, не возражаю…
Инкубаторная станция помещалась довольно далеко, за селом, возле озера. У ворот стояло несколько автомашин. Шофёры и женщины в белых халатах, работницы станции, грузили в кузова решётчатые ящики, из которых доносился многоголосый писк.
Костя стал помогать. Ящики были не тяжёлые, он брал их один по нескольку штук.
— Сколько им? — спросил он у птичницы, отпускавшей ящики.
— Кому? — не поняла та.
— Да цыплятам.
— А… — Она улыбнулась. — Пожилые уже. До суток десять часов осталось.
— Голодные. Есть, наверное, хотят. Пищат-то как.
— Нельзя им. Вот как сутки сравняются — тогда пожалуйста. Дома поедят, на фермах.
Гружёные машины ушли. Костю позвали в инкубаторное помещений:
— Не поможешь укладывать яйца в лотки?
Он пошёл. Отчего не пойти, тем более если просят. И потом — интересно. Он ещё никогда не видел, как выводят цыплят в инкубаторах.
Работы было много, он не замечал, как летели часы. В обед птичницы накормили и его. Он не стал отказываться: бегать домой в такую даль — только время зря терять. А надо ещё таскать лотки на облучение кварцем, а потом закладывать в инкубаторы — шкафы, похожие на огромные холодильники. Только вместо холодильных агрегатов у них электропечи, которые автоматически поддерживают постоянную температуру: тридцать семь и четыре десятых градуса.
За день к нему так привыкли, что в конце рабочего дня, когда все расходились, оставив у инкубаторных шкафов одну только дежурную, сказали:
— Приходи завтра пораньше, парень. У нас сегодня мираж.
— Ладно, — кивнул он, позабыв даже спросить, что это такая за штука — мираж?
А потом, когда вспомнил, тоже не стал спрашивать. Зачем? Завтра он и так узнает.
Глеб встретил его шумно, весело:
— Прасковья Никитична, беглец нашёлся!.. Где ты пропадал, вьюноша?
Костя стянул сапоги, ноги гудели.
— Да так. На инкубаторе.
— Я знал! Вот знал, понимаешь! — Глеб покачал головой. — Чудик! Честное слово, за практику не засчитают, даже если они тебе и справку с сургучной печатью дадут. Не входит в программу, пойми ты! Так что зря стараешься, зря!
— Ну и пусть… Ветеринар приезжал?
— Приезжал и опять уехал. Анализы какие-то потащил. По-моему, эта свистопляска до конца недели, минимум.
— А ты что делал?
— В клуб ходил… Знаешь, у них там занятная дивчина одна работает. Среднюю школу в прошлом году кончила. Поступала в медицинский — по конкурсу не прошла.
