Не успел положить книжку на перегородку, как Зинаида Валерьевна неожиданно накрыла ладонью мою руку. Кожа у неё была нежная, прохладная, а главное — женская. Меня словно током ударило, а сердце заколотилось так громко, что показалось: огромный молот стучит по наковальне.
— Приятно поговорить с интеллигентным человеком, — едва ли не шёпотом произнесла Начальница, словно насквозь видела, что происходит в моей душе.
Честно говоря, от подобного «неадекватного» её поведения я оказался в таком шоке, что застыл словно статуя, не в силах пошевелить даже пальцем. А она ещё и приблизила ко мне своё лицо так, что два дыхания начали смешиваться. От неё веяло нежным ароматом духов «Красная Москва», плотная грудь, прикоснувшаяся к моей груди, то вздымалась, то опускалась от страсти. Это было столь волнительно, что мой «дружок» в полной боевой готовности нагло уткнулся в перегородку, явно намекая на активные действия. Но я взял себя в руки, прекрасно понимая, чем может грозить мне опрометчивое поведение.
Тем не менее наклонился к женщине, чуть прикоснулся к её уху губами и тихо прошептал:
— Могут зайти…
— Не могут… — так же шёпотом ответила она, дотянулась до кнопки, и тут же раздался характерный металлический щелчок — электрический замок запер дверь.
Всё ещё опасаясь, однако подчиняясь неимоверному желанию, я медленно наклонился к её губам. Но, видимо, тянуть время было не в характере Зинаиды Валерьевны, она обхватила моё лицо ладонями и страстно впилась в мои губы своими прохладными жаждущими губами…
И, не выпуская из жарких объятий, затащила за перегородку, где прижалась нетерпеливым, дрожащим от страсти телом ко мне, затем бесстыдно опустила руку вниз и с силой обхватила пальцами моего «приятеля» через брюки. Такой бесцеремонности мой «дружок» не выдержал и… расплескал свой нектар, обмочив трусы.
— Какой же ты нетерпеливый… — томно прошептала Зинаида Валерьевна и с неприкрытой обидой добавила: — Не дождался и бросил меня…
Отлично зная, на что может решиться неудовлетворённая женщина, и не желая наживать себе лишних неприятностей, я махнул рукой на осторожность и, не церемонясь более, быстро поднял подол юбки, добрался до сокровенной, пышущей страстью влажной пещеры и стал стремительно ласкать её своды. Не прошло и трёх минут, как мощный поток стремительно вырвался наружу, женщина застонала так громко, что я с трудом успел зажать ей рот.
— Боже мой, какой же ты ласковый, — прошептала Зинаида Валерьевна с явным намерением сделать вторую попытку, расстегнула мне ширинку и полезла в неё рукой.
К счастью, в этот момент кто-то постучал.
Я метнулся за перегородку, моментально поправил одежду, с ужасом подумал, что любой, кто сейчас взглянет на меня, легко вычислит, что здесь только что произошло. Меня успокоило уверенное и несуетливое поведение соучастницы — спокойное лицо, точные движения, её громкий начальственный голос:
— Кто там?
— Толкачев, Зинаида Валерьевна!
Господи, это же сам Начальник нашего СМУ! Что делать? Мне хотелось раствориться в воздухе, исчезнуть, но хозяйка кабинета ободряюще прошептала:
— Не волнуйся, Витюша, всё будет хорошо… — И громко добавила: — Входите, Александр Алексеевич! — Нажала на кнопку, щёлкнул замок, дверь открылась, и в кабинет вошёл сухопарый мужчина лет сорока пяти: — А вы легки на помине, Александр Алексеевич, как говорится, на ловца и зверь бежит!
— Вот как? — улыбнулся тот и, взглянув на меня, близоруко прищуривая свои и без того маленькие глазки, дружелюбно добавил: — Остаётся только выяснить, кто ловец, а кто зверь! — Он ещё шире улыбнулся.
— Помните, я вам говорила о Доценко?
— Режиссёр из Москвы? Помню, есть какие-то проблемы?
— По медицинским показателям: Доценко — гипертоник, и его нельзя использовать на тяжёлых работах.
— Но у нас нет лёгких работ, вам же это известно не хуже меня, Зинаида Валерьевна, не так ли? — несколько растерянно проговорил Толкачев.
— Вы правы, Александр Алексеевич, тем не менее я нашла для него место.
— Вот как? Интересно какое…
— Сторожа…
— Но там, если мне не изменяет память, Вершинин, Северцев и Любомудров, как говорится, полный комплект.
— У вас прекрасная память, товарищ Начальник, — польстила ему кадровичка. — Но Любомудров освобождается через пять дней, и у него, кроме всего прочего, накопилось несколько отгулов, которые согласно КЗОТ мы должны предоставить или с его согласия, конечно, оплатить в двойном размере. Я с ним переговорила, и он согласен отгулять…
— Господи, чего я спорю с кадрами! Столько лет работаю с вами и никак не могу взять в голову, что это бесполезно… — Тут он повернулся ко мне и подмигнул: — Повезло вам, Доценко!
— В каком смысле? — не понял я.
— Стать любимчиком Зинаиды Валерьевны — всё равно что выиграть в лотерею!
— Скажете тоже, — лукаво усмехнулась женщина…
Сторожем я работал по графику: ночь сторожу, два дня отдыхаю, и так далее. Отчетливо помню своё первое дежурство. Тихая морозная ночь. Стройка освещена лишь одной стосвечовой лампочкой, раскачивающейся на столбе от ветра. Согласно инструкции каждый час я должен обходить стройку и «не допускать хищения социалистической собственности». Остальное время могу проводить в бытовке, небольшом вагончике с буржуйкой и деревянным топчаном.