Семь лет за колючей проволокой - [43]

Предчувствуя беду, я со всех ног бросился на стройку. Первый этаж оказался пустынным, и я, затаив дыхание, прислушался. Сначала ничего не было слышно, но потом мне показалось, что откуда-то сверху донёсся сдавленный стон. В доли секунды я взлетел на второй этаж, и передо мною открылась жутчайшая картина.

Недалеко от огромного отверстия в полу, где в будущем планировалась лестница, на перекладине со связанными руками висел голый Валентин, рот которого был заткнут грязной тряпкой. Рядом стоял Штырь и то лупил бедного парня по рёбрам черенком от лопаты, не обращая внимания на стоны Валентина, то тыкал этим черенком ему в задний проход, злорадно, приговаривая:

— Молчи-молчи, я и так знаю, что тебе приятно! Был ты Валентином, теперь стал Валентиной, дурашка ты моя! И скоро придёт черед и твоему защитничку: был москвач — станет москвачкой! Гы-гы-гы! — Штырь буквально зашёлся в злорадном смехе.

Он и сам был без штанов и, судя по его окровавленной плоти, уже успел изнасиловать бедолагу.

— Что ты сказал, сучонок?

От увиденного беспредела я просто озверел, а от услышанного вообще потерял рассудок: мне хотелось порвать эту мразь на части. Подскочив к нему, я со всей силы пнул его между ног.

От боли Штырь в буквальном смысле сложился пополам и завизжал, как свинья под ножом мясника:

— И-и-и! Не жить тебе, москвач! Бля буду, не жить! — Превозмогая боль, он взмахнул деревянным черенком с явным намерением обрушить его мне на голову.

Было бы лучше ему не делать этого: увернувшись от грозной палки, я выпрыгнул вперед и всей своей массой ударил его в грудь обеими ногами. До лестничного проема было метров пять, но удар был столь сильным, что его более чем девяносто килограммов, словно тюк с грязным бельём, откинуло до самого края зияющей пропасти.

Отчаянно замахав руками, Штырь постарался удержать равновесие, чтобы не рухнуть вниз, и, как мне показалось, балансировал с полминуты. Однако на этот раз удача оказалась явно не на его стороне. Продолжая махать руками, пытаясь избежать падения и как бы взлететь, он сорвался и полетел спиной вниз, через секунду раздался такой дикий рёв, что в моей голове, помнится, в тот момент промелькнуло: нормальный человек так кричать не может…

Однако на Штыря мне было уже далеко наплевать: я подскочил к Валентину, отвязал руки от перекладины, его тело безжизненно соскользнуло на бетонное перекрытие, и мне с огромным трудом удалось его подхватить, чтобы Валентин не ударился головой. Он был без памяти и хрипло дышал. По всей вероятности, деревянный черенок нанёс ему тяжёлые повреждения.

Не успел я напялить на Валентина штаны, куртку и поднять на ноги, поддерживая под мышками, как на второй этаж взбежал ДПНК в сопровождении двух прапорщиков.

— Что здесь произошло?! — грозно воскликнул капитан.

— Не знаю… — Пожав плечами, я кивнул на Валентина: — Ему срочно врач нужен…

Капитан хмуро взглянул на бедного парня и покачал головой:

— Ладно, неси его вниз: потом разберёмся! — В голосе капитана слышалась явная угроза.

Спустившись на первый этаж, я увидел зэков, столпившихся вокруг тела Штыря: свалившись со второго этажа, он угодил прямо на торчащие прутья арматуры, приготовленные для заливки бетона. Три из них прошили его грудную клетку насквозь…

Расследуя это происшествие, меня долго терзал «Старший Кум», пытаясь навесить на меня если и не смерть Штыря, то хотя бы изнасилование Валентина, который несколько дней провалялся без сознания. Не знаю, за что взъелся на меня «Старший Кум», но даже после того, как Валентин пришёл в себя и заявил ему, что его изнасиловал Штырь, за что он и столкнул того в проём, «Старший Кум» продолжал катить бочку на меня…

Однако невозможно было отмахнуться от толпы очевидцев, которые видели не только бесштанного Штыря, но и его окровавленную плоть…

Кроме того, я уверен, что администрация зоны наверняка побаивалась возможного прокурорского надзора:

«Кто знает, какие знакомства имеются у этого москаля?»

Короче говоря, дело по факту смерти Штыря прикрыли с формулировкой:

«Смерть наступила по собственной неосторожности во время работы на высоте».

Долго не знали, как поступить с Валентином: то ли отправлять на другую зону, то ли актировать, то есть ходатайствовать об освобождении, — но пока думали-гадали, бедный парень сам расставил все точки над «i». Немного поднабравшись силёнок, он, использовав простыню в качестве верёвки, повесился прямо в больничной палате.

Этот деревенский паренёк, прекрасно понимая, что неписаные законы «за колючей проволокой» таковы, что его положение в зоне круто изменилось и он переместился из нормальных пацанов в «стойло опущенных», принял решение покончить с собой.

Это устроило всех: администрацию, которая облегчённо вздохнула и быстренько закрыла дело по той же причине, что и у Штыря, и зэков, которые вдогонку по достоинству оценили поступок Валентина.

Наверное, я был единственным, кого не устроил такой конец. Оттого что не удалось уберечь Валентина, долгое время я не находил себе места. Не говоря уже о том, что злодейство Штыря имело для меня неожиданное продолжение. Кто-то из «доброхотов», вероятно решивших, что таким образом сможет заслужить одобрение Кольки-Бака, «Смотрящего» зоны, сообщил ему, что с «правильным пацаном», то есть со Штырём, расправился «москвач». Вполне естественно, такое Колька-Бак не мог оставить без внимания и потому вскоре вызвал меня на «разборку».