Шел одиннадцатый час утра. Мартовского утра: воздух холодил, а солнце над Парижем искрилось. Дойдя до площади Республики, она вполне могла бы сесть в автобус, доехать до бульвара Барбэ и подошла бы к Анверс-скверу точнехонько к одиннадцати часам — времени визита к врачу. Но из-за этой хрупкой дамы она, выигрывая время, проделывала весь путь под землей, сев в метро «Ришар — Ленуар».
Мегрэ говорил с ней на эту тему немного: три последних недели он был сильно занят.
— Ты уверена, что нет хорошего дантиста по соседству с нами?
Мадам Мегрэ никогда прежде не приходилось лечить зубы. А тут соседка, мадам Робли, все уши прожужжала ей о докторе Флореско: «У него пальцы, как у пианиста. Вы даже не заметите, как он сделает свое дело. А если сошлетесь на меня, то он и возьмет недорого».
Это был румын, чей кабинет располагался на четвертом этаже дома на пересечении улицы Турго и авеню Трудэн, напротив Анверс-сквера. Каждый раз визит назначался на одиннадцать часов. Мадам Мегрэ ездила туда семь или восемь раз, и это стало уже входить в привычку.
В первый день из-за болезненного страха опоздать она приехала раньше и добрую четверть часа дрожала в перегретой газовой плиткой комнате. В следующий раз ей опять пришлось ждать. Третий визит совпал с ярким солнечным утром, сквер был наполнен птичьим щебетаньем, и она решила дождаться своего часа на скамейке. Тогда-то она и познакомилась с той самой дамой и ее малышом, ради встреч с которыми теперь выходила пораньше из дому и ездила исключительно на метро.
Одно удовольствие было смотреть на зеленеющую лужайку, на ветви деревьев с проклюнувшейся листвой. Со скамьи открывался залитый солнцем бульвар Рошешуар, по которому ползали автобусы — зеленые с белым, похожие на больших животных, а между ними проскальзывали такси.
Сейчас дама была уже там. Как и прежде — в голубом платье и белой шляпке, которая так ее молодила. Она подвинулась, освобождая место мадам Мегрэ, а та протянула мальчугану плитку шоколада.
— Скажи спасибо, Чарльз.
Ему было два года. Поразительно большие черные глаза с длинными ресницами делали его похожим на девочку. Поначалу, слушая его лепет, мадам Мегрэ думала, что он еще не научился говорить. Но вскоре она поняла, что имеет дело с иностранцами, но поинтересоваться национальностью не осмелилась.
— По мне, несмотря на ливни, март — лучший месяц в Париже, — сказала мадам Мегрэ. — Некоторые предпочитают май или июнь, но в марте столько свежести.
Она все время поглядывала на окно кабинета дантиста: там была видна голова пациента, обычно приходившего раньше нее. Это был мужчина лет пятидесяти, ворчун. Ему предстояло лечить практически все зубы. С ним она познакомилась тоже. Он оказался уроженцем Дюнкерка, жил поблизости у замужней дочери.
Этим утром мальчуган, вооружившись красным ведерком и совком, играл камушками. Он был, как всегда, очень ухожен.
— Я думаю, мне осталось не больше двух сеансов, — вздохнула мадам Мегрэ. — Доктор Флореско сегодня займется последним зубом.
Услышав это, дама улыбнулась. Она прекрасно говорила по-французски, а легкий акцент лишь добавлял очарования. Без шести или семи минут одиннадцать она снова улыбнулась, глядя на вывозившегося в пыли ребенка, потом вдруг принялась что-то внимательно рассматривать на авеню Трудэн. Затем, казалось, колеблясь, поднялась и быстро проговорила:
— Не могли бы вы минуточку приглядеть за ним? Я сразу же вернусь.
Занятая мыслями о визите к врачу, мадам Мегрэ хотела только, чтобы мать поскорее вернулась, но из деликатности даже не повернулась, чтобы посмотреть, куда та пошла.
Малыш словно бы ничего и не заметил. Присев на корточки, он собирал в свое красное ведерко щебень, чтобы тут же высыпать его.
Мадам Мегрэ не носила часов. Те, что у нее были, не шли уже несколько лет, но и мысли не возникало отнести их к часовщику.
На лавку присел старик; наверно, он жил по соседству, она его уже видела здесь.
— Месье, не будете ли вы так любезны сказать, который час?
Видимо, у него тоже не было часов, поскольку он ответил:
— Около одиннадцати.
Голова пациента в окне исчезла. Мадам Мегрэ начала волноваться. Она испытывала неудобство, заставляя ждать доктора Флореско — такого кроткого и обходительного. Но молодой дамы в белой шляпке не было. А что, если ей внезапно стало плохо? Или она заметила кого-нибудь, с кем срочно потребовалось переговорить?
Площадь пересекал сержант полиции, и мадам Мегрэ поднялась уточнить время. Было ровно одиннадцать часов.
Дама не возвращалась. Ребенок поднял глаза на скамью, увидел, что его матери нет, но, похоже, не обеспокоился.
Если бы мадам Мегрэ могла хотя бы предупредить дантиста. Для этого стоило лишь перейти улицу и подняться на четвертый этаж. Она хотела было попросить старика присмотреть за мальчуганом, но все же не осмелилась и продолжала поглядывать по сторонам со все возрастающим беспокойством.
Снова спросила время у прохожего. Было двадцать минут двенадцатого. Старик ушел. Вокруг никого. Уже и тот, кто был записан перед ней к Флореско, вышел из здания на углу и направился к улице Рошешуар.
