Семь лет за колючей проволокой - [117]

Вновь грусти чёрной горький привкус,

Стеклянный ветер, холоду виска…

Сырых небес дождливая тоска…

Кусочек бритвы — преодолённый искус…

…Работа в пожарной команде пришлась мне по душе, что совсем не устраивало администрацию «пятёрки», а наше противостояние не могло закончиться для меня ничем хорошим. Не прошло и двух месяцев работы в пожарной части и чуть меньше двух лет нахождения на «пятёрке», как меня выдернули на этап…

Ранее уже говорилось, что этап довольно часто может оказаться малоприятным, а то и опасным мероприятием, особенно для такого заключённого, как я, который «один на зоне». Кстати, существует даже специальная наколка, оповещающая, что её владелец — «один на зоне»: квадрат из четырёх точек, а посередине пятая. Четыре точки обозначают как бы столбы зоны, а средняя точка символизирует зэка-одиночку.

Конечно, несоизмеримо хуже «козлам» или «кукушкам», то есть так называемым стукачам, которых во время этапа могут опустить, покалечить, а то и жизнь забрать. За моей спиной ничего гнилого не было, и всё равно ощущался некоторый страх — беспредельщиков, отморозков и подонков хватает везде. Достаточно вспомнить пересылку на Красной Пресне и пересылку в Орске.

Однако не всегда мой ангел-хранитель забывал обо мне — где-то за час до отправки на этап, когда я уже собрал все вещи, прибежал, шнырь и на ухо торопливо проговорил:

— К тебе пришли… у завхоза в каптёрке ждут…

Хотел поинтересоваться, кто пришёл, но того словно

ветром сдуло. Войдя в каптёрку, приятно удивился: там меня встретил сам Бесик.

— Привет, Режиссёр! — дружелюбно проговорил он.

— Здравствуй, Бесик! Приятная неожиданность, — откровенно признался я.

— Покидаешь нас?

— Избавиться захотели, вот и дёрнули на этап…

— Мне цинканули, что отправляют тебя на лесную зону…

— С моим-то давлением? Вот суки! — ругнулся я.

— А им по херу… — спокойно заметил Бесик. — Чем нам хуже, тем им больше по кайфу…

— Это ты точно подметил, — со вздохом согласился я.

— Никогда не забуду, как ты этого говнюка с зоны скинул…

— А… шило на мыло менять… — Я не разделял его радости.

— Не скажи, Режиссёр, с Чернышёвым на зоне свободнее дышать стало, — возразил Бесик. — Так что от братвы отдельная тебе благодарность и уважуха! Мы тут кое-что собрали тебе. — Он протянул внушительный свёрток. — А это от меня лично на дорожку! — Он дал мне две пятидесятирублевые купюры.

— Даже и не знаю… — растерялся я, но взял. — Благодарю…

— Там триста граммов чая, — кивнул он на свёрток. — Но ты не дёргайся по этому поводу: я перетёр кое с кем, так что не отшмонают…

Бесик имел в виду, что менты больше одной пачки не пропускали, хотя нигде не сказано, что на чай есть ограничения.

— И ещё вижу, ты чуть-чуть в напряге по поводу этапа, не так ли?..

То ли у меня вид был растерянный, то ли я действительно нервничал, и Бесик это заметил.

— Есть немного, — признался я.

— Можешь расслабиться, всё будет ништяк! — Он похлопал меня по спине. — С тобой этапом Чиж идёт, проследит, чтобы какой непонятки не случилось в дороге.

— Вот порадовал, так порадовал! — повеселел я, на душе стало спокойнее.

А на прощанье со всеми подробностями рассказал Бесику о том, как сучий художник зоны, мой земляк, обидел мою маму и пожалел, что я так и не смог ему за это отомстить.

— Мама — это святое. — нахмурился Бесик и покачал головой: — Не беспокойся, Режиссёр, материнская боль ещё ему аукнется, как и твои почти триста дней ШИЗО. Кровью харкать будет!

— Благодарю, брат, для меня это очень важно. — Я крепко пожал ему руку.

— Ну, что ж, давай прощаться. — Он подмигнул и добавил: — Брат. Бог даст — свидимся когда-нибудь! — Он протянул ко мне руки, и мы крепко, по-мужски, обнялись.

— Шарик круглый — может, и правда увидимся! — прошептал я.

Мне действительно хотелось бы увидеться с этим человеком, и не только потому, что он столько доброго сделал мне на зоне, но и потому, что Бесик — неглупый человек, с которым легко общаться. Интересно, что с ним сейчас? Продолжает вершить людские судьбы или в какой-нибудь разборке его жизнь случайно оборвалась? Не думаю, что это было бы справедливо. Как кому, но лично мне было бы приятнее узнать, что сейчас у Бесика всё по жизни ништяк…

Вилла на берегу моря, лучше, если за бугром, денег куча, своя фирма, отличная семья с двумя, а ещё лучше — с тремя детишками и много нежных девочек…

Мне кажется, что сейчас жизнь «Воров в законе» стала гораздо более справедливой. Ведь раньше, даже в то время, которое я описываю в этой книге, по неписаным законам «Воры в законе» не имели права, по крайней мере официально, иметь семью: жену, детей…

В свёртке, врученном Бесиком, были новая телогрейка чёрного цвета, шерстяные носки, новый чёрный «вольный» костюм, тёплое нижнее белье, десять пачек «Столичных», шесть пачек индийского чая и красивый мундштук из пластмассы, инкрустированный серебром. Кроме того, там были самодельные тапочки, отороченные овчиной, с подошвой из ленты транспортёра.

Эти тапочки оказались настолько прочными, что выдержали не только пересылки и годы, проведённые «за колючей проволокой». Но до сих пор служат мне и моим близким людям. Их очень любит Андрей Ростовский и, приходя ко мне в гости, всегда просит надеть эти «воровские тапочки» от «Вора в законе». Конечно же сохранился и мундштук…