Семь лет за колючей проволокой - [103]

Я коротко рассказал и об избиении во время следствия, и о встрече с Бриллиантом, и о насильно взятой пункции из спинного мозга.

— Вот суки позорные! А ты говоришь… — Он ненадолго задумался. — Послушай, а у тебя есть хоть какие-нибудь доказательства его участия в дербаловке? Вряд ли кто из очевидцев захочет тебя поддержать. Вот и окажется твоё слово против него…

Я вздохнул и пожал плечами: как я мог доказать, что он участвовал в том беспределе? И почти тут же мозг выдал подсказку — напомнил о сапогах!

— Есть доказательство! — воскликнул я.

— Какое?

— Мои кожаные сапоги у него!

— А он скажет, что эти сапоги получил в «дачке» или с воли с собой прихватил, — покачал головой Лиса.

— Так это же здорово! Он сам себе подпишет приговор! — снова воскликнул я.

— Не понимаю… Поясни, почему? — Лиса собрал в кучу свои густые брови.

— Дело в том, что мама, посылая мне вещевую посылку, на всякий случай, как написала в письме, чтобы не подменили кожаные сапоги на какую-нибудь подделку, на подкладочной коже голенища написала мою фамилию и год рождения, — пояснил я. — Даже письмо её сохранилось… Вряд ли этот охламон догадался осмотреть голенище…

— Слушай, а твоя мать — умная женщина! — восхищённо проговорил Лиса.

— А ты думал! Моя мама — настоящее чудо!

— Говори его фамилию!

— Багун Александр… Но ты знаешь, он здоровый бугай! — предупредил я.

— На всякое здоровое есть своё, поздоровее! — недобро усмехнулся Лиса и тут же снова задумался. — Но на всякий случай нужно подстраховаться, — как бы про себя проговорил он. — Вот что, ты посиди тут, почифири сам на сам, а я сгоняю кое к кому…

— Для подстраховки? — догадливо спросил я.

— Угадал! На местноту у многих зуб имеется, но, как говорится, «бережёного и Бог бережёт…».

— «…а не бережёного конвой стережёт»! — подхватил я.

— Вот-вот! — улыбнулся Лиса и вышел.

Прошло минут пятнадцать — двадцать, и моё сердце от чифиря ходуном вовсю заходило, когда наконец вернулся Лиса.

— Всё ништяк — Бесик поддержал, да ещё и ребятишек своих дал. Сейчас твоего барбоса сюда притащат!

— Бесик?

— Ну, «Вор в законе»! Правильный парняга! Его два месяца в зону не спускали, в БУРе держали, так такой ералаш на командировке начался, что Буш за голову схватился: спускай, говорит «Хозяину», Бесика, а то начнутся такие беспорядки, что до Москвы долетит… Тот и сдался, но…

Лиса хотел о чём-то еще рассказать и не успел — в каптёрку действительно вошёл мой фуфлыжник в сопровождении двух качков. Один из них держал его мешок, который я сразу узнал. Увидев меня, Багун ехидно усмехнулся:

— И что ты тут братве обо мне наплёл?

— Предъявляет, что ты его сапоги по беспределу присвоил! — спокойно ответил за меня Лиса.

— Его сапоги? — воскликнул он и картинно воздел глаза кверху. — Ты чё буровишь, гнида? Эти сапоги мне любимая мамочка в вещевой «дачке» прислала!

— Сам ты гнида, фуфлыжник засранный! — не выдержал я, но Лиса предупредительно поднял руку.

— Погоди, Режиссёр! — проговорил он и повернулся к Багуну: — И размерчик сапог, конечно, твой?

— Ну, сорок третий! — кивнул тот и победоносно взглянул на меня.

— Ну, и у тебя, Режиссёр, тоже сорок третий?

— Сорок третий…

— И что делать будем? Ты, земляк, уверен, что это твои сапоги? — вновь спросил Лиса. — Не возьмёшь слова назад?

— Я чё, не понимаю, что за слова отвечать надо? Я ж сказал: мои это сапоги, и всё тут! Этот москвач на меня специально наговаривает: обозлился за то, чё я не встал на его сторону, когда он не поделил что-то с братвой! —

Он повернулся ко мне: — Ты чё, мне сват или брат, чтобы я за тебя в непонятке оказался? Ну, угостил меня сигаретой, спасибо за то, ну покалякали две минуты, чё дальше-то?

— Что скажешь, Режиссёр? — спросил Лиса.

— Пусть сапоги покажет! — предложил я.

— Для чего? — нахмурился Багун.

— А чего ты киксуешь? — Я усмехнулся прямо в его наглую рожу, с трудом сдерживаясь, чтобы не плюнуть в неё.

— Кто киксует? Хочешь посмотреть, смотри! — Он взял у сопровождающего свой мешок, быстро развязал и вытащил сапоги. — На, смотри! — Он со злостью сунул их мне.

— Ещё раз спрашиваю: ты уверен, что это твои сапоги? — спросил я, глядя на него в упор.

— Ты меня глазенками-то своими не сверли, не на того напал! Не страшно мне, понял? — Казалось, ещё немного, и он закричит. — Сказал, мои, значит, мои!

— Что ж, не говори потом, что тебя не предупреждали. — Я быстро вывернул голенище и показал мамину надпись Лисе. — Вот, смотри, что написала моя мать, когда пересылала мне эти сапоги!

— «Виктор Доценко, тысяча девятьсот сорок шестой год, двенадцатого апреля», — прочитал Лиса.

— Это день моего рождения! — пояснил я и взглянул на Багуна: — Так кто гнида, сучара ты фуфлыжный?

— Да, земляк, попал ты! Здорово попал! — Лиса покачал головой и кивнул сопровождающим.

Наверное, этим ребяткам не впервой было выполнять подобное задание: получив знак, без какой-либо подготовки они начали обрабатывать Багуна в четыре кулака, каждый из которых вполне мог заменить пудовую гирю. Сначала тот попытался сопротивляться, даже зацепил кулаком ухо одного из них, но это только подлило масла в огонь. Тот, кого он задел, выхватил из внутреннего кармана пиджака мощный кусок шланга и несколько раз прошёлся по голове Багуна, и после каждого удара тот с огромным трудом удерживался на ногах.