Семь красавиц - [10]

Дочь его — алмаз чистейший — в жены попросил.

Так вот — от семи иклимов — у семи царей

Взял он в жены семь прекрасных перлов-дочерей;

И привез к себе, и с ними в счастье утопал,

Юности и наслажденью полностью воздал.

Зимние пиры Бахрама и построение семи дворцов

В некий день, едва лишь солнце на небо взошло,

Небосвод в сребристом блеске обнажил чело.

Радостен и лучезарен, ярко озарен.

Был тот день. Да не затмится он в чреде времен!

В это утре шах собранье мудрецов созвал.

Как лицо прекрасной девы, дом его блистал.

Не в саду садились гости, а входили в дом,

Ибо день тот был отрадный первым зимним днем.

Все убранство в дом из сада унесли.

И сад Опустел, погасло пламя множества лампад.

Смолкли соловьи на голых, мокрых деревах.

Крик ворон: «Держите вора!» — слышится в садах.

От индийца родом ворон, говорят, идет —

Диво ль, что индиец вором стал и сам крадет.

Вместо соловьев вороны царствуют в садах,

Вместо роз шипы остались на нагих кустах.

Ветер утренний — художник, что снует везде,

Он серебряные звенья пишет на воде.

Холод у огня похитил мощь, — и посмотри:

Из воды мечи кует он под лучом зари.

И с копьем блестящим вьюга всадником летит,

Над затихшей речкой острым снегом шелестит.

Молоко в кувшинах мерзнет, превращаясь в сыр.

Стынет в жилах кровь живая, воздух мглист и сыр.

Горы в горностай оделись, долы — в белый пух,

Небосвод в косматой шубе дремлет, хмур и глух.

Хищник зябкий травоядных стал тропу следить,

Чтоб содрать с барана шкуру, чтобы шубу сшить.

Голова растений сонно на землю легла,

Сила их произрастанья в глубь земли ушла.

Мир-алхимик на деревьях лист позолотил

И рубин огня живого в сердце камня скрыл.

В благовонья тот алхимик розы превратил

И в кувшине под печатью крепкой заключил.

Словно ртуть, вода густая стынет на ветру

И серебряной пластиной скрыта поутру.

Теплый шахский дом, блистая стеклами окон,

Совмещал зимою свойства четырех времен.

Золотым углем жаровен и живым огнем

Леденящий зимний воздух нагревался в нем.

А плоды и вина сладко усыпляли мозг,

Дух и сердце умягчали, словно мягкий воск.

На углях горел алоэ, жарко тлел сандал;

Как индийцы на молитве, дым вокруг вставал.

Для поклонников Зардушта рдел живой огонь,

Был источником веселья золотой огонь.

В устье каменном, в жаровнях ярко рдел огонь,

Словно шелк золотоцветный, пламенел огонь.

Пламя — ягода грудная — угли разожгло,

Киноварью сердцевину угля налило.

Яблоком без сердцевины красный уголь рдел,

В сердцевине он гранатом спелым пламенел.

Россыпью он тлел янтарной, окроплен смолой,

Жарко искрился, подернут пеплом и золой.

Чернотою раскаленной пламенел сандал,

Как тюльпаны в косах гурий, кровенел сандал.

Тюрком — но румийской крови — яркий был огонь,

Чтил народ наш от Зардушта и любил огонь.

Пламя жизни — свет Юнуса, купина Мусы.

Сад чудесный Ибрагима, пиршество Исы.

Черным мускусом ложились грани на углях,

Словно пятна на старинных медных зеркалах.

И пылал огонь рубином в тусклой черноте;

Скажешь: так рубин в пещерной блещет темноте.

Пламя обостряло зренье, словно самоцвет,

Открывая взгляду желтый, красный, синий цвет.

Был живой огонь невесты юной веселей,

В блеске искр и в ожерелье мускусных углей.,

В золоте, в дыму алоэ брачный был чертог

Пиршественный, как гранатный розовел цветок.

Ярко убран был шелками пировой покой,

Куропатка с перепелкой в нем — рука с рукой —

Над огнем вертелись. Вместе с ними, чередой,

Оперенье сняв, кружился вяхирь молодой.

Желтый пламень дров горящих, дымом окружен,

Кладом золотым казался, дым на нем — дракон.

Адом был огонь и раем. В суть огня вникай:

Ад он — жаром пепелящим, ярким светом — рай.

Обитателям кумирен он — горящий ад.

Сад он райский для прошедших узкий мост — Сират.

Древний Зенд Зардушта гимны пламени поет,

Маг, как мотылек крылатый, вкруг огня снует.

Лед сверкающий водою делается в нем;

Жалко мне! Зачем назвали мы огонь — огнем?

Над дворцом, как кипарисы, кровли поднялись;

Вина, словно кровь фазана, красные лились.

Цвета перьев голубиных, рея, облака

С неба вяхирей бросали вниз для шашлыка.

Старое вино в кувшине глиняном тогда

Было влажно, словно пламя, сухо, как вода.

И слепцы в ту пору пили — полглотка хотя б,

И хребтовый из онагра жарили кебаб.

В славный зимний день с друзьями пировал Бахрам.

Пил вино, как подобает пить вино царям.

Вина сладкие, жаркое, музыка, друзья, —

Это зимнею порою одобряю я.

Как улыбка уст румяных, в чаше блеск вина,

Коль вином горячим в стужу чаша та полна.

Музыкой разгорячен был у застольцев мозг,

Сердце в теплоте отрадной таяло, как воск.

Мудрецы путем веселья за вином пошли.

Искрящийся остроумьем разговор вели.

Каждый радостно, открыто шаху говорил

То, что в сердце благородном ото всех таил.

Словно звенья золотые, потекли слова,

Полилась рекой живою общая молва:

«Государь, престол твой в мире подлинно велик,

Славы, прежде небывалой, ныне ты достиг.

И законов столь разумных не было и нет

В царствах нынешних и в царствах отошедших лет,

Фарром над твоей главою озарил ты нас,

Счастьем, доброю судьбою одарил ты нас.

Стал у каждого наполнен изобильем дом;

Отстоял ты нас, возвысил царство над врагом.

Все дано нам: безопасность, изобилье, честь.