Семь баллов по Бофорту - [32]

— Николай Ильич на сессии райсовета, — сказала секретарша. — А вам, собственно, что нужно?

— Я Анисимов, — сказал Юра, — назначен начальником Пильхенкуульской…

При этих словах геологи, толпившиеся в приемной, повернули головы. И Юрий только тут понял, какую тяжесть взвалил себе на плечи.

— Николай Ильич ждал вас, — почти ласково сказала секретарша. — Вот тут, кажется, и штатное расписание. Вы знакомы?

Юра взял лист. «Механик партии, главный геолог, опробщики, горный мастер…» Против каждой из граф должна встать фамилия, фамилия живого, умного человека. Геологи смотрели в расписание через его плечо.

— Ничего себе, здоровая партия!

Юре сочувствовали: Пильхенкуульская считалась одной из самых трудных партий. Отдачи от нее ждали молниеносной, точной и надежной.

Ночевать он пошел в гостиницу.

— Тебе подвезло. Есть раскладушка в шестидесятиместном номере, — величественно сказала дежурная. Она всегда говорила так — «номер», хотя это был обыкновенный барак.

Юра машинально пригнулся у притолки и шагнул внутрь. Его отбросил назад спертый, настоенный на брезенте и водке воздух. В длинном, узком бараке в два ряда стояли растрепанные раскладушки. Здесь спали днем, утром, вечером, спали смертельно, с жестоким храпом, не раздеваясь, не дотянув до койки ноги в пудовых сапогах. Ночью мутилась лампочка от испарений, излучаемых горой спецовок, полушубков и стеганок. Ночлежка. Ее так и звали — «певекская ночлежка».

Юра едва отыскал свободную раскладушку, раздался и быстро стал засыпать, будто проваливаясь в воду.

— Кого вижу? Здорово, бродяга, глаза б мои лопнули — Васька!

— И то — Васька! — поддакнул густой бас. — Ты что, Василий, без места? Шагай сюда, мы раскладушку прячем, она нам заместо стола. Откуда припрыгал?

— С Куэквуня, откуда же, — откликнулся знакомый Юрию голос. — С тракторами пришел, за жратвой.

— В картишки перекинемся?

— Устал, братцы, муфта на полпути соскочила.

Юра сел на раскладушке. Это был Василий Меркулов, механик Куэквуньской партии, человек виртуозных возможностей. Разведочная партия в тундре — прежде всего трактора. Трактора и буровые станки. Юра знал, что это такое, когда в партии ломается трактор, и когда сто километров до мыса Шмидта и семьсот до Певека. Он встал и пошел между раскладушками.

На подушке темнело заросшее щетиной, осунувшееся лицо Меркулова. Юрий знал его по Куэквуньской партии — вместе работали несколько месяцев.

— Здравствуй, Меркулов, — Юра сел на краешек раскладушки.

— А, политэконом! Я слыхал, ты вроде бы в Магадане.

— Вернулся сегодня.

— Ну, как там насчет этого?

— Коньяк, водка — все свободно. Слушай, сколько ты получаешь?

— На это хватает!

— Я серьезно. Партию собираю.

— Пильхен?

— Ага.

Меркулов лежал все так же неподвижно, но под набрякшими от бессонницы веками оживились зрачки.

— Нет, не пойду, там болото по бороду.

— Мастерскую построю.

— И зверя не убьешь — пусто.

— Запчасти хорошие выпрошу.

— Супруга ни в жизнь не поедет, да и начальник партии не отпустит.

— Это я беру на себя.

— Много берешь на себя, наука. Я десять лет по разведке и скажу тебе: ох, и гробовая это будет штучка на Пильхене!

В конце марта из Певека вышла тракторная колонна. В ведущем тракторе сидели Меркулов и Анисимов. Юрий отощал за эту зиму. С обострившимся профилем и растрепанными волосами он был совсем как взъерошенный орлан. Зато штатное расписание ожило и заговорило человечьими голосами. И Юра знал, на кого и в чем можно основательно, без оглядки положиться.

Бесконечная снежная пелена сначала беспокоила, потом усыпляла. Трактора надрывно ревели. На прицепах громыхали буровые станки, жилые будки, бочки с горючим. Это был непомерный груз для такого пути. Ломались водила. Трактористы в кровь изодрали руки. Летели форсунки, отказывали тормоза.

Только на пятые сутки вышли к Палявааму.

— Значит, изменил? — сказал Юре начальник Паляваамской партии. — Россыпь защитил — и до свидания. Ну-ну, посмотрим…

Они сидели в крохотном домике и пили черный чай.

— У меня к тебе просьба, — Юра усмехнулся, внутренне весь напружинившись. — Отдай, бога ради, токарный станок!

— Не шути.

— Лежит на складе без дела, я его списывать собирался, отдай.

— С ума сошел!

— Новорожденной партии на зубок, — канючил Юра, — пропадем без станка.

— А мне под суд?

— Горючего дам.

— Иди к черту!

Утром они стояли вдвоем у тракторной колонны. Начальник Паляваамской партии покрикивал:

— Осторожно, осторожно грузи — станок ведь!

— И кабель ты обещал, — подсказал Юра.

— Спасите, грабят! — вопил паляваамец и дивился: — А у тебя, Анисимов, мертвая хватка, бульдожья. Тащи кабель, грабь старых друзей!

На «аннушке», под которой перепончатыми лапами торчали лыжи, Юра улетел вперед, на будущую базу Полярного — подготовить встречу колонны.

Через десять дней истерзанные трактора появились из-за снежных сопок. Юра вышел им навстречу и ждал, широко расставив ноги в тяжелых унтах.

Трактора шли прямо на него. Вокруг была «мертвая долина», страшная от тишины, голая, мучительно белая. Не было никого и ничего. Но Юра уже знал, что их партия все сделает, и будет первой, и будет нормально жить.

Юре двадцать четыре года. Он, конечно, читал Джека Лондона и знает, что его героям нельзя подражать — можно быть такими, как они. Живи он где-нибудь в городе, он мог бы позволить себе еще ничего не уметь, ничего не решать, не отвечать ни за чью жизнь. Но здесь он был один. «Король тундры», — полушутя-полусерьезно говорили о нем. Он был начальником, бухгалтером, нормировщиком, экономистом. И решать мог только он.