Семь ангелов - [33]

, ибо жаден он сверх меры, в чем Томазо не раз смог убедиться. Показывал тот герцог и единственное каменное здание на главной площади города, а именно церковь Успения Пречистой Девы, еще не достроенную[40]. Никак не мог генуэзец понять, почему герцог так бахвалится этой церковью и называет ее чудом. Едва ли в ней поместится даже пятьдесят человек одновременно. Когда же Томазо сказал, что в его родном городе Генуе десятки таких церквей, только они большие и искусно сложенные, герцог ему не поверил. Ибо земля эта так бедна, что многие здесь отродясь не видели каменных зданий и даже самое убогое и кривое почитают за великое. Улиц в том городе нет, между домами лежит жидкая грязь, поверх которой иногда набросаны бревна и всякий мусор. Оттого, вероятно, и зовется сам город болотом. Люди здесь не бреются и не стригут волос, но похожи на диких зверей. Сам великий герцог имеет бороду до пояса, по которой можно прочесть, что он сегодня ел на обед. Даже летом носит он меховую одежду, блестящую, как шкура тюленя.

Несмотря на бедность, жители считают страну свою благодатной и подозревают всякого иноземца в желании эту землю захватить. Оттого, когда видят чужестранца, никогда не улыбаются, но отворачиваются и сплевывают. Татары не раз ходили на Русию, убивали людей и жгли города, однако сами жить здесь не пожелали, поскольку земля эта к жизни почти не пригодна. Русы же, видя, как из года в год приходят к ним татары, вообразили, что и все прочие иноземцы ни о чем другом не помышляют, только хотят отнять у них их сокровище. Но теперь даже татарам, склонным по природе своей к грабежу, надоело бывать в этих убогих краях. Земля там бесплодна, солнце редко, небо серо и низко, а зимой вода от холода превращается в камень. Вот татары и решили сделать здешнего великого герцога своим вассалом, чтобы он сам покорно ездил к хану с установленной данью. За эту услугу помогают ему подчинить тех сеньоров, которые восстают против его власти. Чего еще ждать от подражающих грекам еретиков, каковыми являются все русы? Ведь не побоялся тот великий герцог гнева Господня и пришел во главе войска безбожных татар сжечь христианский город под названием Твер[41]. Впрочем, сам герцог и вся его родня грамоте не обучены и святого Евангелия не читали, хотя и называют всех иноземцев немцами, что на их наречии значит немые. Ведь не только землю свою убогую почитают обетованной, но и себя ставят выше любого чужестранца. В Писании сказано, посрамлены будут гордые и унизятся. Аминь.

В столь диком месте, к удивлению своему, встретил Томазо человека из наших краев, который некогда был рыцарем Храма[42], но, опасаясь разоблачения в ереси своей и грехе содомском, бежал из Парижа сначала в Германию, а потом в Русию. Случилось это после того, как господин папа распустил орден Храма, а магистра его и главных рыцарей предал заслуженной смерти. Зовут того человека кавалером Андреем, варвары же кличут его Кобылой, ибо не понимают, что кавалер есть не прозвище, но рыцарское звание, позволяющее сражаться верхом. Русы почитают того рыцаря астрологом, и даже сам великий герцог не принимает ни одного важного решения, не посоветовавшись с этим кавалером[43]. О других удивительных историях Томазо напишу, когда будет время.

Неаполь, лето Господне 1347, месяца января 5-й день

Миссия моя почти исполнена. Еще до наступления этого года прибыл в Неаполь папский легат кардинал Бертран де До, чтобы предать смерти последних пленных, которых Иоанна защищала от казни, как могла, а именно престарелую кормилицу Филиппу с дочерью, графиней Санкией, и другими знатными сеньорами, родственными королеве. Ведь не могли мы поступить иначе, ибо желали очистить Иоанну от обвинений в укрывательстве преступников и соучастии. Сам я не решался открыто противостоять королеве. Потому и умолял нашего господина прислать сюда кардинала, которому Иоанна под страхом отлучения от церкви должна будет покориться. Ибо выбор сделала она сама. Не смогла пожертвовать Людовиком – единственным виновником злодейского убийства. И теперь должна была увидеть, как умрет ее кормилица Филиппа с дочерью, графиней Санкией. Было время, когда та кормилица носила Иоанну на руках, а с Санкией безмятежно играла она в садах этого замка в младенчестве своем.

Филиппа, хвала Господу, умерла от ран, только начали они ее казнить на галее, что стояла под окнами Нового замка. Санкию же подвесили за руки к мачте и стали поливать кипящей смолой, а потом утопили. Да позаботится о ней Царица Небесная, коль скоро царица земная спокойна внимала крикам несчастной, даже не шелохнувшись. Казни продолжались до конца проклятого 1346 года.

Поскольку все, слава Богу, шло, как мы предполагали, решил навестить свою Клару и маленького Хуго, живущих в счастливом уединении в Ашее. Взял с собой Джованни Боккаччо из Чертальдо, который, как писал выше, познакомил меня с моей Кларой. Чтобы не привлекать назойливого внимания, решил я переодеться в платье, какое носят миряне. Выбирал его сам Боккаччо, весьма охочий до нарядов. Купил он мне колет такой короткий, а панталоны столь узкие, что весь срам мой был открыт миру, по богопротивной моде нашего развратного времени. Лишь когда набросил поверх плащ, почувствовал, что снова одет. Боккаччо же говорил мне, что зря прячу я ноги и зад, особенно когда еду к конкубине, ибо ничего так не возбуждает женщину в мужчине. Странно, ведь нередко читал в поэмах, что женщины влюбляются в глаза, иногда в мужественный голос или в великие подвиги, но про зад и ноги не было там ни слова. Думаю, поэты эти говорят пустое, ибо у Боккаччо женщин великое множество. А почитаемый первым поэтом Франциск Петрарка всю жизнь влюблен в одну замужнюю даму из Авиньона, с которой, кажется, встретился только раз, мельком, и даже не познал ее. Зовут ту женщину Лаура. Когда вернусь в Авиньон, пожалуй, пойду на нее посмотреть. Может, оттого у Франциска всю жизнь одна женщина, что носит он длинный плащ и пишет о женщинах то, чего не знает. Ведь когда приехали в Ашею, Клара просто поедала меня глазами, и, думаю, не только из-за долгой разлуки.