Сэляви - [13]

Шрифт
Интервал

Я еще не поставила точку…
Можно кучей погибнуть в борьбе,
Только чтобы не жить в одиночку.
* * *
He моих ли мук творенье
Строчкой бронзовой болит?
Но моих ли рук варенье
Пенкой розовой бурлит?
Может, что-нибудь не вышло? —
Непонятно мне самой.
Но варение из вишни
Отогреет нас зимой.
Я слежу недремным оком
За загадкой бытия,
А она исходит соком —
Вишня, ягода моя.
Я — без зависти, без злости.
Но сама с собой борюсь,
И, как ягода без кости,
В чьем-то вареве варюсь!
Не мое ли это пенье —
Горло тонкое дрожит?
А вишневое кипенье —
Будто фея ворожит.
Может, что-нибудь не вышло? —
Непонятно мне самой.
Но варение из вишни
Отогреет нас зимой…
* * *
Эта книга пропахла твоим табаком
И таким о тебе говорит языком:
Не жалей ни о чем, дорогая!
И не то чтоб со мною был прежде знаком,
И не то чтобы мною был прежде иском —
Так и жили, не предполагая…
Этой книги, которая ростом с вершок,
Я потрогаю тонкий еще корешок.
«Не жалей ни о чем, дорогая!» —
Прочитаю в твоем торопливом письме
И — простейшие числа слагаю в уме.
Так и жили, не предполагая…
Я могла б написать: никого не виню!
Сообразно характеру, духу и дню —
Не виню, ибо верю в удачу.
Но споткнусь о корявую эту строку
И щекою прильну к твоему табаку,
И — не плачу, не плачу, не плачу…
* * *
Из подарков судьбы, украшений грошовых,
Чьих-то памятных писем, календарных примет —
Выбираю крыжовник, зеленый крыжовник,
Чрезвычайно неброский и непопулярный предмет.
Примеряя к лицу эту жизнь, эту участь,
Я бесчисленно морщусь и фыркаю. Но
Я ценю кислецу, уважаю колючесть,
Различаю под матовой кожей зерно.
Если можешь понять его — и шипы, и зеленость,
И непышные ветки, и недорогие плоды, —
Так поймешь и меня — запечатаных губ распаленность,
И дрожащие пальцы, и путаные, и потайные лады…
* * *
Лето нынче тянется долго-долго,
впрочем, как всегда, это не летально,
привези мне книжечку Конан-Дойля,
я люблю как девочка эти тайны.
Ни чутья, ни опыта, зябко, зыбко,
но зато читается до заката,
это или опиум, или скрипка,
что бы это ни было — все загадка.
Лето нынче долгое, небо цвета
темно-грозового, порохового.
Привези мне книжечку Стефан Цвейга, —
сердце просит жгучего, рокового.
Маленькая женщина под вуалью,
глупенькая птичка желает боли,
ей не страшно сжечь себя хоть буквально,
ах, не надо, милая, Бог с тобою.
Это лето долгое, что ни книга —
дамочка с причудами в главной роли,
привези, пожалуйста, Стивен Кинга —
пусть уж лучше мистика будет, что ли.
Призраки любви так и ходят рядом,
что это за стыд, что за оперетта?
Только бы не сжечь все единым взглядом,
перед тем как на зиму запереться.
* * *
«Песнь о Нибелунгах»…
ах, не отвлекайся,
ах, не увлекайся
книжками, дитя!
Низко пролетает
Акка Кнебекайзе,
мягкими крылами
тихо шелестя.
Смейся, да не бойся,
бойся, да не кайся,
старшего не трогай,
младшего не смей.
Низко пролетает,
Акка Кнебекайзе,
старая вожачка
племени гусей.
Книжки — это дети,
дети — это книжки,
горькие лекарства
дорогой ценой.
Акка Кнебекайзе
пролетает низко,
Акка Кнебекайзе —
прямо надо мной.
* * *
Тают денежки мои,
Воробеюшки мои.
От любови до любови
Хоть пятак да утаи.
Тают денежки мои
И идеюшки мои.
От удачи до удачи
Хоть на грош да утаи.
Тают денежки мои
И надеюшки мои…
Видно, плохо дело: шиш
От себя что утаишь.
Тают денежки мои,
И идеюшки мои,
И надеюшки мои…
* * *
В нашей жизни стало пусто.
Не вернешь себя назад.
Где вы, пирожки с капустой?
Где ты, райский аромат?
Продавали по соседству,
Там, у Сретенских ворот.
Меня баловало детство —
Все теперь наоборот.
Мне уже все двадцать с гаком.
Как летят мои года!
Не забуду сушки с маком,
Не забуду никогда.
О, мороженщик-шарманщик!
О, любви запретной бес!
Мне фруктового стаканчик
Нынче нужен позарез…
Где вы, уличные сласти?
Где бушующие страсти?
Где ты, святочный уют?
Ничего не продают…
Я свое заброшу дело,
Я пойду куда давно
Я уже пойти хотела —
В престарелое кино.
И откроются киоски,
Только выйду из кино.
Тетка с видом эскимоски
Мне протянет эскимо.
Я пойму: в Москву большую
Опустилось божество.
Пирожки с капустой чую,
Ощущаю волшебство…
* * *
Мое расстроенное старое фоно!
Я полагаю, ты недаром мне дано.
Ты мне досталось, как я помню, по наследству
От детства, миновавшего давно.
Как сильно стерся твой орнамент-позумент!
Но как люблю я старый мамин инструмент
За то, что он мою спасает душу
В последний и опаснейший момент!
Когда я трогаю расстроенный твой строй —
Сама в расстройстве, не в ладу сама с собой —
Я о своих вдруг забываю неполадках,
Овладевает мною твой настрой.
Мое расстроенное старое фоно!
О, ты одно мне в утешение дано.
Я не хочу, чтоб приходил настройщик.
Ведь быть в расстройстве не запрещено…
* * *
Играйте все этюды Черни!
И никакой на свете скверне
На ваших пальцах — не бывать.
Все десять заняты этюдом,
На вид трудом, по сути — чудом,
Не будем это забывать.
А звук прелюдий Майкапара!
А смены холода и жара,
Которых стоил мне урок!
И как тогда мне не игралось,
Откуда что бралòсь и брàлось?
Какой во мне, безрукой, прок?
Но время шло, и я привыкла.
И имя Гедике возникло,
И надорвался педагог.
Да я не музыкой гнушалась!
Но слишком явно мне внушалось:
Какой во мне, безрукой, прок?
Так где ж вы были, Моцарт, Шуберт?
Они сейчас меня погубят…
Где вы, Шопен и Мендельсон?
Вот так урон непоправимый,
Хотя, как сон, неуловимый,

Еще от автора Вероника Аркадьевна Долина
Стихи и песни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Цветной бульвар

В книгу включены совсем новые стихотворения, наполненные неподдельной любовью к России, известного автора и исполнителя Вероники Долиной, чьи песни любимы многими уже не первое десятилетие.Новые стихи Вероники Долиной, стихи 2013–2014 годов, порадуют читателя.Это россыпи баллад, новеллы в стихах, разнообразие стилей и сюжетов.И все же поэтесса опять пишет свою Москву.На этот раз – как ключи надевая стихи на кольцо московских бульваров.


Рекомендуем почитать
В Саласпилсском лагере смерти

Настоящая книга — сборник воспоминаний бывших узников Саласпилсского лагеря смерти. В книге повествуется о чудовищных злодеяниях немецко-фашистских изуверов и их приспешников — латышских националистов, совершенных ими за колючей проволокой Саласпилсского лагеря смерти. Вместе с тем бывшие узники не только рассказывают читателям об ужасах, которые народам мира принес фашизм и его неизбежный спутник — война, но и предупреждают, что эти ужасы могут снова повториться, если народы не будут твердо стоять на страже мира и позволят фашизму снова поднять голову.


Хронограф 09 1988

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Операция „Тевтонский меч“

Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Гранд-отель «Бездна». Биография Франкфуртской школы

Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.


Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны

Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.


Книжные воры

10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.