Сэляви - [11]

Шрифт
Интервал

Ведь ты же знала.
— Ах, дочка! Я в твои годочки
Хоть и жила почти вдовой,
Была румяной и живой.
А ты — девица, не вдова,
А только теплишься едва…
— Ах, мама! Уж осталось мало.
И не жена, и не вдова,
И не жива, и не мертва.
А то, что черное ношу, —
О том не спрашивай, прошу.
— Ах, дочка! О чем ты плачешь?
За что ты платишь?
Чем согрешила?
Куда спешила?
Себя решила…
* * 8
Боль сердца моего — сестра.
Мы с нею видимся нечасто.
И вот от этого несчастья
Моя любовь к ней так остра.
Когда мы с ней увидимся опять —
Предвижу, как я снова онемею.
Предчувствую, что снова не сумею
Ее нежнее прежнего обнять…
Кого в наш век бетона и стекла
Такая боль не гложет и не точит?
И мучаются все, и каждый хочет,
Чтоб эта боль неясная прошла.
А наша власть над жизнию чужой
Такие странные имеет формы!
Все — сами по себе, но до сих пор мы
К родной душе все тянемся душой!
Боль сердца моего — сестра.
А может, надо, чтоб болело?
И в очаге потухшем тлела
Зола рябячьего костра?
Когда потом привязанностей рой
Вкруг каждого запляшет и закружит —
Вдруг человек заплачет, обнаружив,
Как крепко связан с собственной сестрой…
* * *
Сто женщин, сто младенцев есть во мне.
Оригинальное такое свойство
Родне моей внушает беспокойство, —
Хотя какая разница родне?
Сто душ в душе ношу — что за житье? —
Чтоб все они во мне перемежались.
Но все в какой-то миг перемешались
И приняли обличие мое.
Пока я беспокоюсь и шучу,
Все сто детей затеяли пятнашки.
А женщина гадает на ромашке,
И все выходит так, как я хочу.
Теперь мой тихий дом — не дом, а храм,
Звучит моя молитвенная строчка.
Но женщина по кличке «одиночка»
Живет в моей душе, как свежий шрам.
Мужчина, нелюдим и нелюбим,
Теперь к тебе заходит слишком редко.
А ты лепечешь: «Что же делать, детка? —
Ведь он не нам одним необходим!..»
Да будет жизнь твоя чистым-чиста
За то, что ты транжирила сначала!
Да будет все теперь, как ты мечтала,
И пусть тебя минует пустота!
Сто женщин, сто детей — но жизнь идет,
И вот что каждый день меня тревожит:
Боюсь, что жизнь число еще умножит,
Утроит или в степень возведет.
Ну как я тяжесть вынесу сию?
А как я жизнь свою сложу тем паче?
Вон у Дюймовочки родился Мальчик-с-пальчик
Оберегайте, люди, их семью!
* * *
Мне сын рассказывает сон:
Там серый ослик, старый слон
И мотылек — цветной флажок,
Который крылышки обжег.
Мне сын рассказывает сон:
Он — всем опора и заслон.
Тому подмога мой сынок,
Кто робок или одинок.
Мне сын рассказывает сон:
Он ясно помнит тихий звон,
Он ясно видел слабый свет —
Такие снятся сны в пять лет…
Мне сын рассказывает сон!
Мне, слава Богу, верит он!
Я растолкую и пойму,
Зачем приснился сон ему.
Мне сын рассказывает сон…
Не по земле шагает он,
А по пустыням и по льдам —
Как будто по моим следам.
* * *
И вот замираю в передней.
В Уфе, в Магадане, в Париже.
А вдруг, мой ребеночек средний,
Вернувшись, тебя не увижу?
Ничтожнее нет материнства.
Прерывистей нет постоянства.
Волшебно твое буратинство.
Фальшиво мое пуританство.
Угрюм, как затвор карабинный,
Мой промысел будничный трудный.
Но весел твой глаз воробьиный,
Такой антрацитово-круглый.
Мне нравится, что ты не ранний,
Хотя не привыкну, что средний.
По стольким ты признакам — крайний.
Едва не сказала — последний.
* * *
В то время как я эту Землю обследую,
Хожу, прикрывая ладонью нутро, —
Дитя, которое знать не знаю, не ведаю,
Ведет себя странно, как студент в метро.
И топочет ногами, и смеется не мудрствуя,
То вытащит весла, то утопит корму.
Похоже, он слушает какую-то музыку,
Понятную только ему одному.
Но, видно, и музыка ему тоже наскучивает.
По каким-то таким часам он живет…
И тогда он меня, будто лодку, раскачивает,
И Земля вообще подо мной плывет.
И не то чтоб мужественно, не то чтоб женственно,
То ночь-заполночь — вот он, то ни свет ни заря…
Но в июне закончится мое путешествие,
Однажды начавшееся среди сентября.
* * *
Мой толстокожий персик,
Ты бацаешь так рьяно!
А мамочкины песни
Не любит фортепьяно.
Дверных печальных петель
Скрипенье так знакомо…
От мамочкиных песен
Сквозняк идет по дому.
Сквозняк идет по спинам
От этой самой песни.
Он пенится, как пиво,
Пузырится, как пепси.
Сквозняк бежит меле клавиш,
Как горькая настойка.
И ты его узнаешь,
Но только — не настолько.
Мой толстокожий персик,
Прозрачнее кристалла,
Тебе расскажут песни
О том, как я устала…
А ты подаришь перстень
Прекрасному кентавру.
Тебе оставлю песни,
А мальчикам — гитару.
* * *
Синие солдатики, красная картечь!
Идет война двенадцатого года.
Нам наши силы надобно беречь,
Раз на дворе — такая непогода.
Мы не гуляем — дождик за окном.
Все ждем, что переменится погода.
У нас полки и роты под огнем,
У нас война двенадцатого года.
Фельдмаршалу представлен самому
Мой ротозей — отныне новобранец.
Солдатский кивер и солдатский ранец,
Иных предметов не дари ему.
А горбунок несется все быстрей!
А где-то зайцы скачут на опушке.
Дитя забыло кукол и зверей —
По целым дням у нас грохочут пушки.
Еще не скоро в школу он пойдет
И поведет сражение на парте.
Ему — четвертый год, и он ведет
Свои полки против Буонапарте.
Войне конец, хотя француз не трус.
Мы победили в той неравной схватке!
Мой храбрый сын подкручивает ус.
Какое счастье, все у нас в порядке!
* * *
Не расти, дитя мое —
Что в том толку?
Можешь малость самую,
Но и только.

Еще от автора Вероника Аркадьевна Долина
Стихи и песни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Цветной бульвар

В книгу включены совсем новые стихотворения, наполненные неподдельной любовью к России, известного автора и исполнителя Вероники Долиной, чьи песни любимы многими уже не первое десятилетие.Новые стихи Вероники Долиной, стихи 2013–2014 годов, порадуют читателя.Это россыпи баллад, новеллы в стихах, разнообразие стилей и сюжетов.И все же поэтесса опять пишет свою Москву.На этот раз – как ключи надевая стихи на кольцо московских бульваров.


Рекомендуем почитать
Дневник Гуантанамо

Тюрьма в Гуантанамо — самое охраняемое место на Земле. Это лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных тяжких преступлениях, в частности в терроризме, ведении войны на стороне противника. Тюрьма в Гуантанамо отличается от обычной тюрьмы особыми условиями содержания. Все заключенные находятся в одиночных камерах, а самих заключенных — не более 50 человек. Тюрьму охраняют 2000 военных. В прошлом тюрьма в Гуантанамо была настоящей лабораторией пыток; в ней применялись пытки музыкой, холодом, водой и лишением сна.


Хронограф 09 1988

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Операция „Тевтонский меч“

Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Гранд-отель «Бездна». Биография Франкфуртской школы

Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.


Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны

Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.


Книжные воры

10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.