Сельский врач - [14]

— Вы что, смеетесь? — разозлился Василий. — Я требую!

Тобольцев удивленно взглянул на разгоряченного собеседника и, не повышая голоса, спросил:

— Как вы сказали, доктор? «Требую»?

— Да требую. Мне срочно нужна машина!

Тобольцев почувствовал, что доктор не шутит и что в больнице действительно стряслось что-то серьезное. Правда, бывали случаи, когда медики, по его твердому убеждению, требовали машины зря. Прибежит какая-нибудь сестра, особенно Клавдия Николаевна, и, чтобы побыстрее выклянчить машину, поднимает такой шум, что хоть уши затыкай — умирает! кровью истекает! Он, председатель, попадается на крючок, выделит машину утром, а только в полдень, глядишь, больного везут в райбольницу. Тобольцев вскоре раскусил эти уловки федоровских медиков. Потому и сейчас с холодком отнесся к словам Донцова.

— Вот вам телефон. Звоните в «Степной маяк». Мы с ним на одном проводе. Три звонка.

Василий быстро покрутил ручкой аппарата, сорвал трубку.

— МТС? Дайте Заречное. Заречное? Секретаря райкома.

Широкая с узловатыми пальцами ладонь Тобольцева властно опустилась на рычаг аппарата.

— Шутить изволите, товарищ доктор?

— Дайте мне позвонить! — решительно требовал Василий, чувствуя, как все в нем закипает. Там, в больнице, женщина в тяжелейшем состоянии, каждая минута промедления грозит гибелью, а председателю и горя нет.

— Хотите заручиться поддержкой райкома? — усмехнулся Тобольцев. — Ну что ж, ябедничайте…

Бросив трубку, Василий пригрозил.

— Без вашего разрешения возьму машину, сам за руль сяду, а больную отвезу!

В кабинет вошел Грушко. Он в недоумении смотрел то на доктора, то на Тобольцева.

— Что у вас такое? Кричите на всю Федоровку.

— Женщина умирает. Нужно срочно вести в райбольницу, а председатель не дает машину. Ему сенокосилка дороже! — не унимался Василий.

— Сами лечите, нечего на чужого дядю надеяться, — уколол Тобольцев доктора.

— Ты не шуми, Семен Яковлевич, врачу видней, где лечить. Если такой случай, нужно дать машину, — сказал Грушко. Открыв окно, он крикнул: — Никон, погоди-ка, не заводи. — Потом Тобольцеву: — Нужно выручить нашего доктора.

— Не доктора выручать, а человека спасти, — понизил голос Василий и пулей выскочил из кабинета.

— Видал? За телефон да в райком. Сам грозился за руль сесть.

— А что? И сел бы. Машиной он управляет отлично. Это я знаю, — улыбнулся Грушко.

— Тебе смешно? А сенокосилка стоит! Тут каждый час дорог. Корм нужен. Сейчас день год кормит. Ведь могли же подождать в больнице!

— Хороший ты хозяин, любят тебя колхозники, а вот чуткости к человеку у тебя мало.

— Брось мораль читать. План косовицы к черту летит!

— Вот теперь и давай подумаем, что делать…

4

Юлия Галкина была назначена сопровождающей. Муж Игнатовой тоже попросил разрешения поехать с женой в Заречное.

— Хорошо, садитесь в машину, — согласился Василий и предупредил сестру, чтобы она не забыла стерильный шприц, сердечные и кровеостанавливающие средства: быть может, в дороге придется делать уколы.

Когда машина скрылась за по вором улицы, Корней Лукич с удовлетворением говорил:

— Хорошо, что Тобольцев сразу нашу просьбу выполнил. Тут, конечно, такой случай, что грех отказать. А то иногда пойдешь за машиной, и начинается канитель: ты председателю одно, а он тебе другое, ты ему пареное, а он тебе жареное…

Подошел Шматченко. По его лицу и глазам было заметно, что часть спирта, полученного из аптеки, перепала и ему: щеки еще больше разрумянились, глаза поблескивали, но держался он на ногах крепко.

— Так что, Василий Сергеевич, все в полном порядке. Керосинчик есть. Я уже примус заправил.

Василий сдержанно поблагодарил завхоза и тут же попросил санитарку сходить на квартиру за старшей сестрой.

В больнице появился Лапин.

— В чем дело? — спросил он у Василия. — За мной прибегали на квартиру?

Василий подробно рассказал об Игнатовой.

— Ага, отправили в Заречное. Очень хорошо, — похвалил Борис Михайлович.

— Могли бы не отправлять.

— Больная не нашего профиля. В Заречном есть специалисты. Пусть трудятся.

…Старшая сестра пришла минут через двадцать. По ее лицу было заметно, что она недовольна вызовом, и когда Василий объяснил, что нужно делать, резко ответила:

— Покоя нет, хоть сутками сиди, всегда что-нибудь да выдумают. Не могли завтра этим заняться.

— Товарищ Луговская, я прошу вас только зарядить автоклав и можете уходить, сам послежу за стерилизацией. Работа эта мне знакома, — сдержанно сказал Василий.

— А я что же, по-вашему, безответственная или не с меня потом спросите, — надтреснутым голосом проворчала Клавдия Николаевна, не глядя на доктора.

Под автоклавом весело шипел большой трехгорелочный примус.

Присев на табуретку, Клавдия Николаевна сосредоточенно листала свежий номер «Огонька». Порою она задерживала взор на каком-нибудь снимке или рисунке, то посматривала на стрелку манометра.

Луговской далеко за тридцать. Она была женщиной неприветливой и ершистой, вечно кого-то поругивала, всем была недовольна. За эту неделю, например, Василий ни разу не видел улыбки на ее худом остроносом лице.

Сестры иногда втихомолку жаловались друг дружке, что из амбулатории пропадает спирт, и единственной виновницей считали, конечно, Луговскую, но говорить об этом на пятиминутках не решались.