Сельский врач - [15]

И предупреждение Бориса Михайловича, и разговор сестер о поведении Луговской серьезно беспокоили Василия, потому что операционная сестра — первая помощница, которой он, хирург, должен безраздельно верить, без которой не может встать к операционному столу.

— Смотри, дружище, будет она у тебя в операционной кренделя писать, — пошучивал Борис Михайлович.

Корней Лукич говорил о старшей сестре другое:

— Сами знаете, на ножах мы с ней, друг другу «здравствуй» как следует не скажем, а только не всему верьте, Василий Сергеевич. Ежели, к примеру, человеку все время повторять: «Ты — свинья, свинья», он, говорят, хрюкать станет. Вот так и с Клавдией Николаевной — увидели однажды, как выпила, а потом пробрал ее Борис Михайлович на пятиминутке и пошло: пьяница, пьяница… Доверия ей нету, а без доверия человек — не человек.

Василий снова подошел к автоклаву и взглянул на манометр. Стрелка еле-еле отползла от нуля.

— Медленно повышается давление пара, придется долго ждать, — сказал от, присаживаясь на другую табуретку рядом с Луговской.

— А вам чего ждать? Ваше дело — отдал распоряжение и крышка, — деревянным голосом проговорила она, а после непродолжительной паузы не без ехидства спросила: — Или не доверяете мне, товарищ доктор? Тогда что ж, сидите, контролируйте.

— Нет, что вы! Я вам вполне доверяю, — в замешательстве ответил он.

— Да уж чувствую ваше доверие, — усмехнулась она.

— Не понимаю, Клавдия Николаевна, откуда это у вас…

— Что именно?

— Ну как бы вам сказать…

— Говорите, может, пойму: не круглая дура.

— Вы чем-то озлоблены.

— Вот еще новости в галошах, кто вам сказал?

— Никто не говорил. Сам вижу.

— Плохо смотрите, доктор.

Клавдия Николаевна достала из кармана халата пачку папирос и протянула ее Василию.

— Курите.

— Спасибо. Имею свои.

— Было бы предложено.

Клавдия Николаевна закурила, и кончик мундштука папиросы стал кроваво-красным от губной помады.

— Я слышал, вы когда-то подавали инструменты Александру Александровичу Вишневскому — сыну знаменитого хирурга Александра Васильевича Вишневского, — осторожно поинтересовался Василий.

Клавдия Николаевна взглянула на доктора, и лицо ее сразу как-то преобразилось, глаза потеплели. Выло заметно, что ей приятно вспоминать о тех далеких и грозных днях войны, когда в одном из полевых госпиталей она действительно подавала инструменты Вишневскому.

— Расскажите о нем, — тихо, почти шепотом, попросил Василий.

— Что ж вам рассказать… Настоящий хирург… таких мало встретишь. И оперировал хорошо, и помощников уважал. После каждой операции сестре руку подавал и благодарил за помощь.

Василий слушал с интересом, потом осторожно сказал:

— У нас в клинике есть операционная сестра, с которой профессор не расстается вот уже двадцать лет и без нее ни шагу.

— Счастливая… Значит, ценят человека, — вздохнула она.

— А что, если бы я вам предложил быть операционной сестрой?

— Вы? Предлагаете мне? — Клавдия Николаевна растерянно смотрела на доктора, и ей вдруг показалось, что он зло шутит, потому что, видимо, уже наслышался о ней всякой всячины.

— Вы человек опытный, вы поможете мне…

Он говорил искренне, и это подкупало Клавдию Николаевну. Еще не веря, что доктор предлагает ей всерьез, она тихо спросила:

— А как же главврач?

— Да ведь не ему работать с вами.

Смяв потухшую папиросу, Клавдия Николаевна щелкнула по стеклу манометра, точно хотела подбодрить ленивую стрелку, потом, не глядя на собеседника, с прежней угрюмостью проговорила:

— Руки у меня отвыкли от стерильного столика. Поищите другую сестру.

Василий встал и молча отошел от автоклава. Он сперва думал, что нашел путь к сердцу Луговской и ему легко удастся убедить ее встать к операционному столу, но вдруг — отказ…

5

У запасливой Ивановны все лето хранился в погребе заготовленный зимою лед, и она потчевала квартиранта доктора отличной холодной окрошкой из хлебного кваса. Василию полюбилось это блюдо с кусочками скользких льдинок, с рубиновыми половинками редиса и хрустящей зеленью лука. Обедали обычно втроем, по-семейному, — Ивановна, внучка Иринка и он, Василий. Иринка сперва стеснялась квартиранта, но потом осмелела и теперь за стол без него не садилась. Василий тоже привык к заботливым хозяйкам и чувствовал себя у них, как в родной семье.

Сегодня, подавая на стол окрошку, Ивановна как бы между прочим сообщила доктору:

— Прудникова намедни прибегала. Узелок вам принесла какой-то. Да вот он. — Ивановна достала из-под лавки узел и положила его на стол.

— Интересно! — воскликнула Иринка. — Я развяжу, Василий Сергеевич. Можно?

Василий в недоумении следил, ка-к девушка развязывала узел и вдруг увидел чуть тронутый желтизной кусок свиного сала, с десяток яиц и что-то завернутое в промасленную тряпицу.

— Передать вам велела, — сказала Ивановна.

Василию стало не по себе. Краснея, он сидел за столом, точно на горячих углях, и растерянно поглядывал то на Иринку, то на Ивановну, как бы спрашивая: «Что это значит? Зачем это?»

Перед отъездом в район кое-кто из сотрудников шутя говорил Василию, что в селе простые нравы, что там в знак благодарности за лечение будут носить доктору и курочек, и уточек… Посмеиваясь, Василий тогда принимал слова коллег за безобидную шутку и совсем не думал, что ему самому придется столкнуться с этим, и вдруг на тебе — ему принесли подачку… Он готов был сквозь землю провалиться от стыда и неловкости, будто совершил что-то недостойное.