Селестина - [66]
Л у к р е с и я. Молчи, сеньора, они продолжают.
П л е б е р и о. Каково же твое мнение, сеньора жена? Следует ли нам поговорить с дочерью? Назвать ли ей имена возможных женихов, чтобы она поступила по своей воле и сказала, который ей по сердцу? Закон предоставляет свободу выбора женщинам и мужчинам, даже тем, у кого есть родители.
А л и с а. Что ты говоришь? На что тратишь время? Возможно ли сказать такое нашей Мелибее? Да она в ужас придет! Как! Ты думаешь, она знает, что такое мужчина? Знает, что девушки выходят замуж и что значит «выйти замуж»? Знает, что от союза мужа и жены родятся дети? Ты думаешь, при ее невинности и чистоте мыслимы такие грубые желания? Да она ничего этого не знает и никогда не слыхала! Ты думаешь, она способна согрешить хотя бы в помыслах? О нет, сеньор Плеберио! Кого мы выберем ей в мужья, тот и понравится ей, тот и будет хорош— дворянин или простолюдин, урод или красавец. Уж я-то знаю, как воспитывала и оберегала свою дочь.
М е л и б е я. Лукресия, милая, скорее войди в зал через потайную дверь и помешай их беседе под любым предлогом, не то я закричу как безумная! Мне невыносимы речи родителей о моей невинности!
Л у к р е с и я. Иду, сеньора!
Действие семнадцатое
Содержание действия семнадцатого
Элисия, далеко не столь верная, как Пенелопа, решает снять траур, который носит по умершим, развлечься и последовать советам Ареусы. Она отправляется к Ареусе; туда приходит Сосий и, поддавшись на лживые уговоры Ареусы, выдает тайну Калисто и Мелибеи.
Элисия, Ареуса, Сосий.
Э л и с и я. Не к лицу мне траур! Дом мой не посещают, по моей улице не прогуливаются. Не слыхать на заре музыки и песен в мою честь, а по ночам — шума и драки из-за меня; и что хуже всего — не видно, чтобы хоть один грош или подарочек проник через эту дверь. И во всем я сама виновата: послушайся я совета моей любящей, верной сестры, которой поведала печальную новость о моей утрате, не сидела бы сейчас одна в четырех стенах, куда всем противно зайти меня проведать. Зачем мне, черт возьми, печалиться о тех, кто навряд ли стал бы печалиться о моей смерти? Правильно говорит Ареуса: «Никогда, сестрица, не горюй о несчастии и смерти другого больше, чем он стал бы горевать о тебе». Умри я, Семпронио бы веселился; зачем же мне, дуре, плакать после его казни? Да кто знает? Он был так скор на руку, что мог бы и меня убить, как эту старуху, что была мне как родная. Буду во всем слушаться Ареусы, она знает жизнь лучше, чем я. Надо чаще с ней видеться и советоваться. Как славно мы с ней проводим время! Как приятно и весело беседуем! Не зря говорят: мудрец за день успеет больше, чем глупец за всю жизнь. Сброшу-ка я траур, прогоню печаль, осушу слезы, которые так щедро проливала. Ведь плач — это первое ремесло, с которым мы знакомимся, рождаясь на свет, а потому не диво, что заплакать-то легко, а успокоиться трудно. Да на то и дан нам разум, чтобы понимать, что от слез портятся глаза, а наряды красят женщину, даже если она нехороша, старуху делают молодой, а молодую — еще моложе. Где мои румяна и белила — обольстительные цепи, приковывающие к нам мужчин? Сюда, мое зеркало! Подкрашу-ка я ресницы, а то глаза совсем заплаканы. Сюда, мои белоснежные чепцы, нарядные воротнички, праздничное платье! Приготовлю краску для волос, они уже совсем потеряли свой золотистый цвет, а затем пересчитаю кур, приберу постель (сердцу-то веселее, когда кругом чисто), запру двери и полью улицу перед домом — пусть прохожие видят, что с печалью покончено. Но раньше всего зайду к сестре, узнаю, приходил ли к ней Сосий и как там дела; ведь я не видела Сосия с тех пор, как передала ему приглашение Ареусы. Дай-то бог застать ее одну, ведь поклонников у нее — что пьяниц в таверне!
Дверь заперта. Видно, никого нет. Постучим.
А р е у с а. Кто там?
Э л и с и я. Отвори, подружка; это я, Элисия.
А р е у с а. Входи, сестрица; как я рада, что ты пришла без траурного наряда. Теперь мы повеселимся! Я буду навещать тебя, будем встречаться то у тебя, то у меня. Может, нам даже на пользу пойдет смерть Селестины; мои дела, к примеру, стали куда лучше. Потому и говорят, что мертвые открывают глаза живым, даря одним наследство, а другим — свободу, как тебе.
Э л и с и я. Стучат. Мы не успеем поговорить, а я хотела спросить тебя, не приходил ли Сосий?
А р е у с а. Нет, не приходил; потом поговорим. Что за стук! Пойду открою; так громко стучат лишь друзья да сумасшедшие. Кто там?
С о с и й. Отвори, сеньора! Это Сосий, слуга Калисто.
А р е у с а. Тише, ради бога! Легок на помине! Спрячься, сестра, за эту занавеску; уж я этого дурака обведу вокруг пальца! Пусть думает, будто он у меня один-единственный. Выскребу своими хитростями из него все тайны, точь-в-точь как он скребет хозяйских лошадей!
Неужто я вижу Сосия? Мою тайную любовь? Кого я люблю и боюсь в том признаться? Кого я хочу узнать поближе? Кого так хвалят все? О Сосий, преданный слуга, верный друг! Дай мне обнять тебя, любимый! Теперь я вижу, что ты еще лучше, чем говорили. Поди сюда, сядем. Дай мне на тебя налюбоваться, ты напоминаешь несчастного Пармено. Видно, потому сегодня и денек такой ясный, что ты пришел ко мне. Скажи мне, сеньор, слышал ли ты обо мне раньше?
