Селестина - [9]
МЕЛИБЕЯ. Ты пришла только за этим? Почему сразу не объяснила?
СЕЛЕСТИНА. Сеньора, я не думала, что ты заподозришь дурное. Мне одной поручают эти невинные сделки. За чем бы меня ни послали, я все выполняю, словно у меня двадцать ног и столько же рук.
МЕЛИБЕЯ. Ты так убеждаешь в своей невиновности, что я, пожалуй, поверю. Если всё это ради доброго дела, прими мое прощение. Ибо исцелять страждущих и больных — дело святое и угодное Богу.
СЕЛЕСТИНА. Да еще такого больного! Ангел небесный! Недуг свалил его, он стонет не переставая. Восемь дней, сеньора. Одно утешение ему — гитара, и играет он такие жалобные песни.
МЕЛИБЕЯ. Я дам мой шнурок. Но молитву я не успею переписать до прихода матери, и ты приди за нею завтра потихоньку, если шнурок не поможет.
ЛУКРЕСИЯ (в сторону). Пожалуй, Мелибея даст еще и не то, о чем говорит.
МЕЛИБЕЯ. Что ты сказала, Лукресия?
ЛУКРЕСИЯ. Сеньора, я сказала, что хватит беседовать, час поздний.
СЕЛЕСТИНА. Доченька Лукресия! Придешь ко мне, я тебе дам такой состав, от которого волосы твои станут светлее золота. И еще дам тебе кое-какие порошки от дурного запаха изо рта, их никто, кроме меня, не умеет изготовлять. У тебя изо рта ведь немного пахнет, а для женщины нет хуже!
ЛУКРЕСИЯ. Дай тебе Бог хорошую старость! Мне это нужнее, чем хлеб.
МЕЛИБЕЯ. Что ты говоришь, матушка?
СЕЛЕСТИНА. Сеньора, мы тут условились кое о чем. Теперь я расстаюсь с тобою, чтоб идти к нему, с твоего разрешения.
МЕЛИБЕЯ. Иди с Богом!
Схватила Селестина священный шнурок, давай им размахивать от радости, даже в глаз Лукресии попала. Потом обмотала шнурок вокруг себя и бежать, ничего не помня. Хохочет, смеётся Селестина, бежит и ветер в её юбки дует, будто парус у неё юбка, будто корабль по морю плывёт. Бормочет «корабль» чего-то, руками машет. Как хорошо — вышло, получила, что хотела!
СЕЛЕСТИНА. О, дьявол, которого я заклинала! Как верно исполнил ты все, о чем я просила! Ну, старая Селестина, весело тебе? Ох, проклятые длинные юбки! Вы мешаете мне поскорее добраться! Ах ты, шнурок, шнурок!
Навстречу Селестине бежит Семпронио — и что они в Испании так всё время торопятся куда-то? Столкнулись, упали в пыль, сидят.
Идем! Быстро придем к Калисто, и услышишь чудеса!
СЕМПРОНИО. Ты обещала затянуть дело, а сама мчишься, сломя голову!
Бегут к дому Калисто, торопятся, на ходу говорят, потом вдруг останавливаются. Семпронио что-то палкой на пыли чертит, Селестина ногой его чертежи зачёркивает, встаёт на карячки, что-то своё пальцем рисует, и говорят, говорят, руками машут…
СЕЛЕСТИНА. Внезапная радость вызывает волнение, а волнение не дает размышлять! Хорошие вести к большой награде! Молчи, дай старухе делать дело. Скорее! Хозяин твой, наверно, сходит с ума!
СЕМПРОНИО. Он уже давно спятил.
Подбежали к дому, остановились, оглядываются. Пармено увидел их из окна второго этажа, побежал в спальню, будит Калисто.
ПАРМЕНО. Сеньор, сеньор! Вон Селестина и Семпронио бегут к дому, то и дело останавливаются и что-то чертят на земле.
КАЛИСТО (вскинулся). Ты их видишь и рассуждаешь, а не бежишь отворить им дверь?! Руки-то у тебя неживые, что ли? Сними скорее ненужный засов!
Пармено и Калисто кубарем скатились с лестницы второго этажа. Пармено отворил двери, Селестина и Семпронио влетели в дом.
КАЛИСТО. Что скажешь, сеньора и мать моя?
СЕЛЕСТИНА. Чем заплатишь ты старухе, которая сегодня поставила жизнь на карту, чтобы услужить тебе?
КАЛИСТО. Матушка, говори скорее или возьми эту шпагу и убей меня.
СЕЛЕСТИНА. Шпагу? Вот ещё! Я хочу подарить тебе жизнь и добрую надежду от имени той, кого ты так любишь.
КАЛИСТО. Добрую надежду, сеньора Селестина? Скажи мне, ради Бога, сеньора, что она делала? Как ты вошла туда? Как была она одета? Где находилась? С каким видом встретила тебя поначалу?
СЕЛЕСТИНА. А с таким, сеньор, с каким свирепый бык встречает пикадоров на арене, а дикий кабан — преследующих его гончих.
КАЛИСТО. И это ты считаешь спасительной новостью?
СЕЛЕСТИНА. Разве отличались бы скромные девицы от похотливых девок, если б отвечали «да» на первое же предложение, если кто их полюбит?
КАЛИСТО. Я весь внимание, я уже весел. Поднимемся, если угодно, наверх. В моей комнате ты расскажешь мне подробно все, о чем я здесь узнал вкратце.
СЕЛЕСТИНА. Поднимемся, сеньор.
Они пошли наверх, Пармено и Семпронио следом. Сели все. Тяжело дышат.
КАЛИСТО. Садись, а я буду внимать твоему рассказу, стоя на коленях.
СЕЛЕСТИНА. Сеньор, я сказала ей, что ты страдаешь от зубной боли, и ты нуждаешься в наговорной молитве, что известна ей, как набожной особе.
КАЛИСТО. Есть ли в мире женщина, подобная этой?
СЕЛЕСТИНА. Дай мне договорить! Уже ночь. А ты знаешь, что злодеи боятся света. Как бы не приключилась со мной беда по пути домой!
КАЛИСТО. Найдутся у меня в доме факелы и слуги, чтобы тебя проводить.
ПАРМЕНО. Да, да, чтобы девочку не обидели! Пойди с нею ты, Семпронио, а то она боится сверчков, которые трещат в темноте.
КАЛИСТО. Ты что-то сказал?
ПАРМЕНО. Сеньор, не мешало бы, говорю, нам с Семпронно ее проводить, ведь уже стемнело.
КАЛИСТО. Да! Вы оба её проводите. Ну, что она ответила?
СЕЛЕСТИНА. Что охотно даст. Молитву.
Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.
Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.
Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..
«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.
Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.
В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…