Селестина - [7]

Шрифт
Интервал


СЕМПРОНИО. Мелибея у отца с матерью единственная: если они ее потеряют, они потеряют все. Смотри, «за шерстью пойдешь, ощипанной придешь».

СЕЛЕСТИНА. Ощипанной, сынок?

СЕМПРОНИО. Или вываляют тебя в перьях, матушка, что еще хуже.

СЕЛЕСТИНА. Ей-Богу, зря я тебя взяла в товарищи! Ты вздумал учить Селестину ее ремеслу! Да когда ты родился, я уже немало орехов разгрызла. Нечего сказать, хорош — только и знаешь, что трястись от страха!


Вытряхнули всё, Селестина мальчишку по голове погладила, поцеловала. Конфетку ему дала. Пошла в дом. Семпронио — за ней.


СЕМПРОНИО. Я, с моим малым опытом, вижу больше препятствий, чем ты, старая мастерица!


Элисия, спавшая на чердаке вместе с уже очередным каким-то горячим испанцем, проснулась, пошла вниз, воды попить. Идет голая, чего ей — мужиков-то в доме нету.


ЭЛИСИЯ. Крестная сила! Семпронио! Ты здесь сегодня второй раз?

СЕЛЕСТИНА. Молчи, глупая, у нас с ним есть, о чем поговорить. Скажи-ка, чужих здесь нет? Ушла та девушка, которая ждала настоятеля?

ЭЛИСИЯ. После нее уж другая приходила — и тоже ушла.

СЕЛЕСТИНА. И что, понапрасну?

ЭЛИСИЯ. Нет, слава Богу. Хоть она и запоздала малость, да ведь тише едешь, дальше будешь.

СЕЛЕСТИНА. Подымись-ка поскорее на чердак и принеси сюда баночку со змеиным жиром, она висит там на веревке. И открой ларь с пряжей. Там, справа, под крылом дракона, которому мы вчера вырвали когти, найдешь бумагу, исписанную кровью летучей мыши. Пойди в чулан, где хранятся мази, и найдешь все, что нужно в шкуре черного кота. Ну там же, куда я положила глаза волчицы. И кровь козла принеси и клок бороды, которую ты у него отрезала.


Элисия быстро притащила какое-то барахло, вывалила под ноги Селестины.


ЭЛИСИЯ. Вот, матушка, возьми.


Схватила за руку остолбеневшего от страха Семпронио, потащила за собой во двор, под яблоню, где проветривались, просушивались одеяла и подушки. Без разговоров под горячим небом Испании принялись они за дело.

Селестина встала над огнём, над кипящим котлом.


СЕЛЕСТИНА. Заклинаю тебя, мрачный Плутон, владыка адских недр: явись, облекись в эту пряжу и не расставайся с нею, пока Мелибея не купит ее.


Стоит Селестина, ворожит, чудит, смеётся — жизнь, как хороша ты, жизнь, как хороша… Ты сам можешь направить её туда, куда тебе надо: нет никакого рока, сам делай своё счастье…

Сложила Селестина в карманы платья воротнички, сетки для волос, бахромки, тесемки, щипчики для бровей, черную краску, белила и румяна, иголки и булавки, прицепила бороду, платок повязала.


Заклинаю тебя еще и еще раз! Иду с пряжей и верю, что уношу в ней и тебя!


И вот всё, что сказала старуха — стало явью. Поползли какие-то тени из всех углов. Из всех щелей, поползли и влипли в шерсть. А шерсть перекочевала в бездонный карман Селестины.

Пошла Селестина со двора. Посмотрела на Семпронио и Элисию под яблоней, засмеялась легко и радостно. Пошла. Идет по пыльной дороге. Опять из каждой подворотни на Селестину лают собаки: «Старая шлюха!». Опять ослы поворачивают головы и кричат: «Шлюха!». Селестина пошла работать. Ни на кого внимания. Если бы никто не плюнул ей вслед, она бы остановилась и не пошла бы никуда, а так — хорошо. Весело ей. Жизнь. Она в центре Вселенной. Она всё закручивает, вокруг неё Земля, Луна и Солнце вертится. И не заметила Селестина, как мальчишки привязали к её платью кучу банок на веревке — гремит, гремит, идёт Селестина…

Шла Селестина по дороге и сама с собой рассуждала. То вперед пойдет, то назад снова. И опять — вперед, назад.


Однако, что-то очень уж я смела… Идти или вернуться? Если поймают, не миновать мне смерти или остроконечного колпака. Ах, я несчастная! Кругом беда. Пойду! Прослыть трусливой хуже, чем понести кару. Удача сопутствует храброму. И юбки не мешают, и усталости я не чувствую. Все мне кланяются. Ни одна собака на меня не залаяла, ни одна черная птица не перелетела дорогу — ни ворон, ни ночные птицы. Всё хорошо. Иду.


Так и не заметила Селестина, как дошла до дверей дома Плеберио. Лукресия стоит у дома, скучает, женихов ловит, жует пирожок, смотрит, будто дожидается Селестину.

ЛУКРЕСИЯ. Что это за старуха там ковыляет?

СЕЛЕСТИНА. Мир дому сему!

ЛУКРЕСИЯ. Селестина! Каким ветром занесло тебя в эти края?

СЕЛЕСТИНА. Привела меня любовь ко всем вам, доченька.

ЛУКРЕСИЯ. Ты только для этого вышла из дому? Это не в твоих привычках! Без выгоды ты шагу не ступишь!

СЕЛЕСТИНА. Нас, старух, нужда не покидает. В особенности меня. Ведь мне надо содержать чужих дочерей. Вот и пришла я продать немного пряжи.

ЛУКРЕСИЯ. У моей старой госпожи как раз основа натянута: ей нужно купить пряжу, тебе — продать, вы с нею сторгуетесь.


Из дома выглянула Алиса, мать Мелибеи.


АЛИСА. С кем ты говоришь, Лукресия?


Лукресия махнув Селестине — жди! — кинулась к госпоже, наверх. Селестина ухо из-под платка выпростала, навострилась, слушает, о чём говорят в доме.


ЛУКРЕСИЯ. Сеньора, это та самая старуха со шрамом на лице, что жила когда-то близ дубилен, на берегу реки.

АЛИСА. Объяснять неизвестное еще менее известным — решетом воду носить.

ЛУКРЕСИЯ. Иисусе, сеньора! Да эту женщину знает каждый встречный-поперечный. Неужто не помнишь старуху, которая стояла у позорного столба за колдовство, продавала девушек священникам и разженила тысячу женатых?


Еще от автора Николай Владимирович Коляда
Баба Шанель

Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.


Американка

Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.


Для тебя

«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.


Носферату

Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..


Куриная слепота

Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.


Тутанхамон

В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…