Сексуальные преступления и симбиотические отношения: научное психоаналитическое исследование - [5]

Яркие примеры двойных стандартов по отношению к женщинам и манифестация фаллического превосходства четко проявляются в медиасфере, особенно в мире кино. Герои фильмов зачастую являются жестокими соблазнителями, которые отказывают себе в плохом обращении с женщиной, запугивании ее с любой целью. Джеймс Бонд — характерный представитель этого типажа, беспринципный соблазнитель, поддерживающий лишь непродолжительные сексуальные контакты с женщинами, от красоты которых захватывает дух. И после этих непродолжительных связей он исчезает. Миллионы кинолюбителей получают удовольствие от его обольстительных фокусов, в которых распущенность, супружеская неверность или деперсонификация женщин бессознательно поощряются. Создатели фильмов часто обращаются к хорошо известным женским архетипам, таким как Мадонна и блудница. Этот тип женщин-блудниц может быть страстно желанным (Мэрилин Монро) или безнаказанно насиловаться. Против этой женщины «из плоти и крови» выступает другой архетип — Мадонна (Джули Эндрюс и Грейс Келли). Мадонна должна излучать нежность. Это женщины, дающие начало жизни, вынашивающие ребенка, пекущие пирожки (асексуальные) матери, которые любовно покачивают детские колыбельки в ночи. В фильме «Роковое влечение» расщепление образов Мадонны и блудницы очень ярко и показательно. Разительные контрасты, демонстрируемые на голубом экране, подобны тем, что познает младенец, когда незрелые способности к интеграции подталкивают его к разделению образа матери на «хорошую» и «плохую» мать. В обществе и культуре широко представлен этот двойной стандарт. Пожирающая, нездоровая блудница, бросающаяся на свою жертву с ожесточенным голодом, куда более привлекательна по сравнению с матерью, пекущей пирожки. Это же справедливо и в отношении доминантных, фаллических мужчин на голубом экране. Герой фильма «Красота по-американски» пробуждается от своего повседневного существования и вступает в головокружительные, наполненные фантазией отношения с подругой своей дочери. Сценарий фильма, в котором главным действующим лицом является персонаж, остающийся влюбленным в свою жену, не является достаточно привлекательным и не станет кассовым хитом. Такой верный супруг более подходит для комедийных сценариев в духе сериалов Дика Ван Дайка, как, например, «Отец знает лучше», с героем которого лишь немногим молодым людям хочется себя идентифицировать.

Является ли обладание фаллосом решающим фактором в феномене сексуального насилия (мнение, которого придерживаются вышеупомянутые исследователи), или же имеют место и другие значимые факторы? Согласно Бенкрофту, наличие фаллоса стало бы вполне убедительным объяснением того факта, что сексуальное насилие прежде всего является преимущественно «мужским» явлением. Многие исследователи разделяют это мнение. П. Блос (Bios, 1991), Д. Финкельхорн и Ч. Льюис (Finkelhorn & Lewis, 1988) считают сексуальное насилие явлением культуры. С определенной социально-психологической позиции они заявляют о том, что потребность в превосходстве в период социализации мальчиков/мужчин должна рассматриваться в качестве важного фактора. А. Солтер (Salter, 2003) и X. Милетски (Miletski, 2002) думают иначе. Они исследовали сексуальное насилие матерей/женщин. В обществе и культуре широко распространено отрицание инцеста матери и сына. Когда в 1896 году Фрейд представил свою «теорию соблазнения», возмущение широких масс населения (и научного сообщества) было настолько сильным, что ему пришлось подправить свои выводы в угоду «политической корректности» своего времени. В результате теория изменилась таким образом, что пациенты на самом деле оказались не совращены, а их симптомы имели отношение к бессознательным сексуальным фантазиям. Эта модель оказалась более социально приемлемой. Сегодня «редкость» инцеста между матерью и сыном в большей степени связывается с общественным неприятием самой идеи, чем непосредственно с табуированием. От женщин не ожидается исполнение роли сексуальной хищницы. Эта критическая ошибка оказывается лишь одним из множества заблуждений, способствующих сокрытию явления. Другими ложными концепциями являются убеждения, что: 1) инцест между матерью и сыном подразумевает только сексуальные сношения; 2) мальчики не могут быть жертвами сексуального насилия (которое осуществлялось бы женщинами); 3) только мужчины могут совершать сексуальные преступления[7]; 4) материнская любовь свободна от сексуальных намерений; 5) инцест матери и сына является результатом психического расстройства.

Во многих случаях я бы допустила, что женщины, по сравнению с мужчинами, менее склонны прибегать к насилию для соблазнения детей. А. Солтер (Salter, 2003) отрицает мое убеждение и говорит о том, что преступницы женского пола могут совершать преступления не менее ожесточенные, чем мужчины. Она пишет о том, что многие из тех сексуальных преступниц, которых она исследовала, применяли сексуальное насилие в отношении своих маленьких детей (в возрасте шести лет и младше), проявляя крайне садистские черты. Другая группа женщин применяла техники соблазнения по отношению к подросткам или повзрослевшим детям. Они стремились придать этому романтическую окраску. В противовес матерям маленьких детей они не применяли физическое насилие по отношению к своим жертвам. Последняя из обозначенных А. Солтер групп женщин-преступниц не вполне может быть сравнима с «обычными» сексуальными преступниками, поскольку эти женщины принуждались партнерами к сексу со своими детьми. В моем исследовании я касаюсь этой темы лишь однажды (см. главу 5). X. Милетски пишет о скрытом сексуальном поведении женщин по отношению к их сыновьям, привычном неподобающем присутствии, как то: когда последние принимают душ, купают своих детей, когда те уже стали подростками, совместно принимают ванну, моются вместе со своими повзрослевшими детьми, подмывают сыну область ануса после дефекации, когда он уже достаточно взрослый, чтобы справляться с этим самостоятельно, и делают из ребенка второго родителя для себя (перекладывают на него ответственность за свое физическое и эмоциональное благополучие). По существу, речь идет о тенденции не придавать значения вышеперечисленным способам поведения, осуществляемым «преступницами» женского пола, считая их «не наносящими вреда» в противовес подобному поведению мужчин, которых обвиняют в сексуальном насилии гораздо чаще.