Сексуальная жизнь наших предков - [9]

– Завтра поговорим.

И тут все поняли, что скрывается под называнием его доклада: «Современная некуйя». Просто цирк какой-то!

8

Только чувство долга не позволило нашей героине снова выскочить из зала. Тогда доклад перенесут на следующий день, а с утра она, промучившись всю ночь, попросту сбежит! Впрочем, модератор её уже объявил: не смог устоять перед искушением раздуть скандал.

Изначально Ада собиралась говорить без бумажки, доверившись, как обычно, собственной памяти. Сейчас же ей вдруг показалось, что волнение может заставить её сбиться. Наверное, лучше читать. Но став первой среди докладчиков, кто уткнёт нос в текст, да ещё самой молодой, не покажет ли она тем самым свою неуверенность? Нет, лучше говорить, глядя слушателю прямо в глаза: выбрать случайного человека и наблюдать за его реакцией – так всегда делали её учителя. Спокойно и хладнокровно.

Эстелла, все ещё пунцовая от смущения, ободряюще улыбнулась ей со второго ряда.

«Ты пришла сюда, девочка, чтобы меня послушать. И я буду говорить для тебя. Надеюсь, лекция окажется полезной. Название моего доклада ты уже знаешь, поскольку оно указано в программе и к тому же только что было объявлено: «Молчание женщин». Я собираюсь переосмыслить несколько самые известных упоминаний некуйи, в основном латинских, а не греческих (хотя мой предмет – именно греческая литература): у Вергилия, Овидия, Лукана, Гомера – и доказать, что герой никогда не спускается в загробный мир, чтобы выслушать умершую женщину, будто женские слова ни здесь, ни там не имеют значения.

Часто именно женщины вызываются сопровождать героя за порог смерти, чтобы совершить более или менее жестокий ритуал, необходимый для общения с духами. Сивилла у Вергилия, аэндорская волшебница в Библии, ужасная ведьма Эрихто в «Фарсалии» Лукана, отхлеставшая ядовитой змеёй не желавший оживать труп, – это женщины, посвятившие себя колдовству, ведьмы, бессмертные божества.

На троне царства теней сидит его властительница, Персефона, принимающая дань: золотую ветвь, которую можно найти, лишь следуя за двумя белыми голубками. Она сидит молча, ей не нужно слов, чтобы отпускать души на волю, освобождать и снова налагать на них узы, связывающие с загробным миром. Единственные покойницы, кого о чём-либо спрашивают, – престарелые матери, да и то лишь потому, что те случайно попадаются на пути, как Антиклея Улиссу: «О, взгляни-ка, кто это там! А я и не знал, что ты умерла... Расскажи мне, что творится дома, мама». Ни тебе: «Что с тобой случилось? Как твои дела?», ни «Я жив, я не пропал»! Он командует: «Рассказывай. Служи мне, как служила при жизни». Молодые женщины, возлюбленные – им поэты слова не дают, даже если те ещё на пороге Аида, даже если только что умерли. Дидона с незажившей после недавнего самоубийства раной не слушает оправданий и извинений предателя-любовника (только оправдания и извинения, никаких вопросов), а лишь презрительно проходит мимо, опустив глаза, суровая и бесчувственная, словно камень. И молчаливая, словно тот же камень. Обвинённую мужем в преступлении на почве самых чудовищных страстей Клитемнестру поэт не призывает поведать свою версию истории. Пенелопе, которая, как и Клитемнестра, ещё жива, Улисс вообще предлагает не доверять: «Можешь поведать ей часть своих тайн, но далеко не все. Женщины, особенно жены, опасны тем, что непременно захотят их разболтать, если только найдут повод».

Или вот Эвридика, о которой мы говорили за завтраком... Эвридика, юная невеста величайшего поэта и певца всех времён, погибшая на цветущем лугу от укуса гадюки, блуждает во тьме, хромая и безгласная. Жених, Орфей, осмелился спуститься за своей любовью в царство мёртвых, осмелился просить повелителей теней вернуть её хотя бы на время отпущенной ей жизни, вернуть такой же молодой, какой она была. «Это одолжение, а не подарок, потому что в конце концов она, как и все люди, должна будет сюда вернуться. Я прошу вас во имя той любви, которую и вы познали, если правдива история о твоём, Персефона, похищении тем, кто сидит сейчас рядом с тобой. Если же вы не отдадите её мне, я не вернусь один, а останусь здесь, в подземном царстве, живой, но без неё подобен мёртвому».

Прекрасно, правда? Очень трогательно. Аж сердце разрывается. При звуке лиры Орфея души умерших зарыдали, Тантал перестал тянуться к ускользающей от него воде, Сизиф прекратил свой бесплодный труд и уселся на камень, который вкатывал на гору, коршуны бросили клевать Титию печень, жестокие фурии впервые прослезились, сочувствуя певцу. Сердца царя и царицы подземного мира смягчились. Как они могли отказать такому поэту, такому верному и безутешному влюблённому? Призывают Эвридику, блуждающую среди теней: она лишь недавно прибыла и ещё хромает. Жених берет её за руку. «Будь осторожен, Орфей, не вздумай смотреть на неё, пока она не воскреснет в мире живых». Но он не может сдержаться, оборачивается и, как ты знаешь, милая Эстелла, навсегда теряет возлюбленную.

Но разве ей, Эвридике, нечего сказать? Неужели жених, увидев её снова, ни о чём не спросил? «Как ты, милая любовь моя? Не пугает ли тебя эта темнота, плачешь ли ты, болит ли укушенная нога? Поговори со мной, Эвридика. Скажи, что любишь меня и хочешь вернуться со мной».