Сексуальная жизнь наших предков - [84]

Ему самому нравится, и даже очень. Я содрогаюсь от мысли, что может войти кто-то из слуг или мой отец, который теперь живёт с мамой и Тоской на первом этаже.

Родители тоже переехали на виллу, в небольшую квартирку, которую мой муж обставил со всеми удобствами. Наша кухарка ходит для них за покупками и готовит. Два раза в неделю появляется врач, чтобы осмотреть маму, состояние которой благодаря новому, безумно дорогому лекарству значительно улучшилось. Отец снова начал играть, и когда он проигрывает, Гаддо оплачивает его долги. Как же я могу отказаться терпеть его прихоти? Только думаю: «А что будет, когда из Флоренции приедут дети? Станет ли он вести себя так же? А может, его даже возбуждает мысль, что в гостиную может войти его собственная дочь? Я не смогу вынести такого позора. Лучше умру».

В конце концов я почти смирилась с мыслью, что «так случается со всеми». Но когда в гости приходят Урсула с мужем, которому нет ещё тридцати и который выглядит образцом приличия, я не могу поверить, что они тоже занимаются всей этой грязью. Самое большее, что я могу себе представить, – глубокий поцелуй. Впрочем, Урсула уже ждёт ребёнка и очень этим гордится.

Гувернантка детей Гаддо спросила его в письме, когда ей привезти их в Донору. Он солгал, что дом ещё не готов. Я знаю, это потому, что он хочет провести ещё немного времени наедине со мной. Но как долго?

Донора, 18 февраля 1909 года

Тоска поняла, что я жду ребёнка. С недавнего времени она стала проверять моё нижнее белье и как-то странно поглядывать, помогая мне принимать ванну. Мои чувства совсем притупились, и я сама не сразу поняла, что что-то изменилось, а бессонницу и тошноту объясняла отвращением к тому, что называют «супружеским долгом».

Когда на первый этаж с обычным визитом зашёл доктор, Тоска позвала его ко мне, и он сейчас же поднялся. Потом снова спустился к маме, чтобы сообщить ей приятную новость. Но она вовсе не обрадовалась, а ещё два дня плакала, и я никак не могу понять, почему. Доктор успокоил её, сказав, что я в полнейшем здравии и никакой опасности для ребёнка нет. Да и какая тут может быть опасность? Здоровье никогда меня не беспокоило.

Гаддо на седьмом небе. Я надеялась, что моё тело, распухшее от беременности, отвратит его от меня или хотя бы даст некоторую отсрочку, но не тут-то было: каждую ночь он исследует мои глубины с ещё большим напором, чем раньше, а в течение дня заставляет ходить взад-вперёд перед зеркалами без одежды, радуясь моему растущему животу и отвратительно отяжелевшим грудям. Я плачу, а он говорит, чтобы я не строила из себя оскорблённую невинность. Он любит меня мучить: так, например, заявил, что когда мы снова поедем кататься в нашем ландо по центральной аллее парка, он поднимет крышу, заставит меня раздеться и прикажет всю прогулку оставаться голой. «Что тут беспокоиться? – говорит. – На улице не слишком холодно, а снаружи тебя все равно никто не увидит». – «Но зачем?» – спрашиваю я сквозь слезы. – «Потому что мне это нравится!»

– Какая одержимость! Вот ведь маньяк! Кто бы мог подумать, что мой прадед был таким? – возмущённо воскликнула Джиневра. – Я думала, в то время мужья сами не раздевались и жену не раздевали, а любовью занимались в темноте, с головой накрывшись одеялом. Сказать по правде, я где-то читала, что женские ночные рубашки тогда делали с отверстием спереди, чтобы их не нужно было задирать, и вышивали на них: «Я делаю этого не для удовольствия, а ради промысла Божия».

– Ну, видимо, так было не у всех, – пожала плечами Ада. – Хотя я тоже не думала о дедушке Гаддо как о мужчине с такими извращёнными эротическими фантазиями. Судя по рассказам дяди Тана, он был человеком простым и суровым. Но если задуматься, одно другому не мешает, и его можно понять. Бедная бабушка Ада! Он обращался с ней так же, как раньше (да, вероятно, и впоследствии) с проститутками. Уверена, он и с первой женой себя так вёл. Сестёр у него не было, так откуда ему было знать, что привязанность к юной женщине бывает нежной и уважительной, что любовь можно проявлять и другими способами? До сорока лет оставаясь холостяком (хотя, конечно, ни о каком целомудрии речь здесь не шла), он, вероятно, за время своих поездок посетил половину борделей Европы, и всему, что знал о сексе, научился там. Да и сам факт регулярных подарков, драгоценностей в виде компенсации говорит о привычке платить за любовь. Бедная бабушка Ада! А ведь она уверяла нас, что очень его любила!

– Только не обвиняй меня во лжи, Адита! Так случилось, что я полюбила его, но гораздо позже, вот увидишь. В глубине души Гаддо тоже любил меня и по-своему уважал. Он ни разу не позволил себе меня ударить.

– Ещё не хватало!

– А вот Урсуле приходилось носить платья с длинными рукавами и шарфы, чтобы скрыть синяки. Она как-то сказала мне: «Нужно терпеть, так ведь со всеми случается». Но о своей жизни я ей никогда ничего не рассказывала.

Донора, 7 марта 1909 года

Мама продолжает принимать эти немецкие лекарства (на бутылке написано «Сальварсан»), но улучшения больше нет. Она горит в лихорадке, потеет так, что простыни всё время мокрые, у неё выпадают зубы. Доктор теперь не излучает оптимизм: я слышала, как в споре с тётей Эльвирой он обиженно заявил: «Нужно было сразу отвезти её в клинику французских болезней», – но что означают эти слова, я не знаю.