Сексуальная жизнь наших предков - [59]

Коль так судьба моя бесчеловечна,

Я женщины любить не буду вечно.

Иными здесь цветами буду встречен,

Первины пола лучшего срывая,

Что лёгкостью, изяществом отмечен.

И слаще, и милей любовь такая ^[59].

– Да брось! – расхохоталась Дария. – «Первины пола лучшего», серьёзно? Похоже, мы с ним нацелились на одно и то же! Но кто вообще сказал, что мужчины – лучший пол?

– Ты, например, – усмехнулась Ада.

– Ладно, ты права. Конечно, разве можно обвинять Орфея в том, чем сплошь и рядом занимались с мальчиками древние греки, начиная с Зевса и его Ганимеда? Гораздо проще переложить всю вину на Эвридику: та, мол, заставила его страдать! Виноваты всегда только женщины, то есть мы.

14

В один из таких дней Ада, ничего не сказав Дарии, позаимствовала у Василики машину, снова съездила в Навплион и купила в книжном магазине пухлый англоязычный томик советов для будущих матерей – всего месяц назад такая покупка показалась бы ей совершенно абсурдной.

В первом же абзаце авторы этого руководства предлагали вести дневник и ежедневно записывать все происходящее. Так что Ада купила блокнот и, встав перед висевшим на дверце шкафа зеркалом, начала вглядываться в своё обнажённое тело. Но никаких изменений не увидела: живот был по-прежнему плоским, грудь, к её большому облегчению, тоже не увеличилась в объёме. Ада даже сходила в кондитерскую и взвесилась, обнаружив, что не прибавила и двухсот граммов. Что же ей писать в блокноте? При виде чистых страниц она вдруг почувствовала такую пустоту внутри, что решила вспомнить все упоминающиеся в мифологии роды: не зря же она на протяжении стольких лет о них читала? Начнём с Ахилла, не важно, на суше это было или на дне морском. Затем Афина (крайне редкий случай отцовского партеногенеза), выпрыгнувшая из головы Зевса уже взрослой, в пеплосе и при оружии. И Дионис: отец зашил его в бедро, чтобы доносить после матери Семелы, которая, будучи на шестом месяце беременности, умерла, поражённая божественной красотой возлюбленного. «Интересно, можно ли считать рождение из бедра кесаревым сечением?» – усмехнулась Ада. А следующим пунктом – уже сам Зевс, которого отец, Крон, проглотил бы, как всех других своих детей, если бы проницательная Рея не подменила новорождённого завёрнутым в пелёнки камнем. Затем она отнесла младенца в грот, где того выкормила коза Амалфея, чьё молоко подслащивала каплей мёда Мелисса, известная также как Панакрида, прародительница пчёл, пока куреты и корибанты, чтобы заглушить плач ребёнка и спасти его от отца-убийцы, били мечами в щиты, создавая адский шум.

Детям Зевса, порой даже ещё не рождённым, часто грозила ревность обманутой Геры: так, близнецы Аполлон и Артемида никак не могли родиться, потому что ни один остров, лес или поле Эллады, боясь гнева законной Зевсовой жены, не давали убежища беглянке-Латоне, а малыш Геракл, сын Алкмены, обнаружил в своей колыбели двух готовых задушить его змей.

Описывая рождение Зевса, Ада не смогла сдержать улыбки. Ей иногда казалось, что подобные истории, все эти козы и капли мёда, принесённые пчёлами, выглядят наивными, словно японские мультики, лишь потому, что пастельные тона смягчают ужасающую глубину и сложность мифа.

Ни одна ревнивица не станет угрожать тебе, Марчелло, – разве что Джулиано решит сыграть роль разъярённой Геры. Но я знаю, как тебя защитить. Я буду кормить тебя костным мозгом льва, как кентавр Ахилла, и ты станешь самым сильным на свете. Я погружу тебя в воды Стикса, и ты станешь неуязвимым. У тебя не будет незащищённого места, ни на пятке, ни где-нибудь ещё, потому что я не стану удерживать тебя, дам опуститься на дно, чтобы вода омыла всё твоё тело: из книги Майоля, из той фотографии в журнале, я узнала, что новорождённые под водой не тонут, а могут дышать и плавать, словно дельфины.

15

Из-за жары Ада много спала, стараясь прилечь даже днём. По утрам Дария отвозила её в театр, а потом уезжала фотографировать свои пейзажи, возвращаясь только к ужину, чтобы не терять ни минуты светового дня. Если Ада уставала, она просила Василики отвезти её домой (добродушная коллега-гречанка всегда была готова помочь), а вернувшись, наскоро принимала душ во дворе и, который бы ни был час, сразу падала в постель. Она ещё никогда в жизни не засыпала так легко и быстро. Правда, сны она все-таки видела, и Ада добросовестно записывала их в блокнот в надежде передать психоаналитику.

С тревожной частотой, которой она не могла не удивляться, ей начала сниться мать. Когда погибли родители, Ада была ещё слишком маленькой и ничего о них не помнила, а благодаря бабушке и дяде Танкреди не сильно и скучала. Знала, конечно, что её настоящий отец – Диего, старший сын бабушки Ады, знала, как он выглядел, потому что на «Вилле Гранде» было множество его фотографий, и не только в пухлом кожаном альбоме на столике маркетри. Они были повсюду: стояли в рамках по столам и шкафам, висели на стенах – ребёнком и взрослым, с родителями и верхом на старшем брате, в запряжённой осликом повозке с тремя младшими сёстрами, в военной форме и в день окончания университета... А вот от его жены, Адиной матери, осталась только одна карточка, снятая в день свадьбы: из-за фаты, венка и причёски её лицо в тени и почти неразличимо. Жених – с одной стороны, свидетель, дядя Тан, – с другой, оба в узких фраках, в руках цилиндры. «Какая изысканная свадьба», – с лёгкой завистью говорила тётя Санча, потому что у неё с Дино Аликандиа всё вышло совсем не так.