Секс, магия и психоделия - [10]
Само собой разумеется, что те, кто видит психоделическое движение в качестве политической или культурной силы, утверждают последнее; это — догмат таких основывающихся на этих веществах новых религий, как «Лига духовных открытий» доктора Лири, «Нео-американская церковь», «Церковь Пробуждения», «Церковь психоделической Венеры» и тому подобных. В большой степени поведение общества по отношению к этому движению в целом будет зависеть от того, насколько откровенны мы сможем быть в подходе к этому спорному вопросу о достоверности ощущений других. Считаем ли мы, что наше восприятие мира и есть реальный мир, как настаивает, к примеру, Айн Рэнд? Или мы признаём, что каждый живёт в своём собственном мире и что вселенная каждого человека частично включает в себя действительность, а частично — художественный вымысел?
Я был в первых рядах Наркотической Революции. В 1961 году я принимал пейот, священный психоделический кактус американских индейцев начиная примерно с тысячи лет до нашей эры, с другом-индейцем из племени сиу. Я испытал взрывное расширение (или схлопывание) своей прежней вселенной и создание новой вселенной. Я знаю, о чём говорят доктор Лири и другие идеологи «нового сознания». И в то же время я должен заботиться о жене и четырёх детях, а ещё я парнишкой прошёл бруклинскую школу выживания, и как следствие, мой организм сам избегает вступления в партии и участия в крестовых походах за веру. Я был знаком с пропагандистами психоделиков и многие из них мне были по душе, но по складу характера я всегда оставался скептиком. В моём организме нет желёз, делающих человека Истинно Верующим.
Один мой друг, писатель Уильям Берроуз, любил говорить, что всего, чего можно достичь с помощью химии, можно достичь и без неё. Лично я обнаружил, что так оно и есть. Нет такой области нового восприятия и расширенного осознания, достигаемой с помощью пейота (или ЛСД, или подобных веществ), которую нельзя было бы также достичь с помощью техник, хорошо известных йогам востока или западным оккультистам. Способы сенсорной депривации, разработанные впервые доктором Лилли, и новые аппараты биологической обратной связи также воспроизводят большую часть этого эффекта расширения сознания. Другие ученые занимаются исследованием ещё более простых способов. Я убеждён, что по мере того, как эти новые знания становятся всё более доступными для широкой публики, это будет вызывать эффект, которого вашингтонские законотворцы хотят, но не могут достичь с помощью законодательных запретов: наркотическая революция замедлит ход и слегка свернётся. (Она происходит, как мы ещё увидим, по меньшей мере с пятнадцатого тысячелетия до нашей эры).
В то же время химическая революция может сказать о своём состоянии «весьма неплохо, благодарю». Скажем, в нашей стране было, возможно, не более чем несколько сотен тысяч курильщиков анаши, когда конгресс США законодательно запретил травку в 1937 году; сейчас эта цифра болтается где-то в районе пятидесяти-семидесяти миллионов — и их количество, похоже, растёт. Многие из них подверглись изменениям в восприятии, похожим на те, которые произошли у пациентов доктора Роджерса и живут в реальности, незнакомой, скажем, преподобному Билли Грэму[16] или главе совета директоров какого-нибудь банка в вашем городе. Те, кто принимают наркотики, смеются над другими вещами, по-другому любят, злятся от другого и вообще кажутся многим представителям старшего поколения пришельцами с другой планеты.
Первая «шутка про вещества», которую я услышал (в середине пятидесятых), показалась мне загадочной ввиду моей молодости и простодушия. Шутка была про двух курильщиков анаши, музыкантов, которые играют би-боп, идущих по улице, когда мимо на полной скорости пролетает пожарная машина. «Блин, — говорит один другому, — я думал, они никогда не проедут». Сегодня даже самый законопослушный гражданин в курсе, пусть даже и по рассказам других, в чём суть этой истории: марихуана растягивает время, как пластилин. Это также сталкивает нас с эйнштейновскими парадоксами: моё время реально или более реально твоё? Движется наш поезд или поезд на соседнем пути? Холмы становятся выше или долины глубже? Впервые в истории развития англо-саксонской правовой системы мы сталкиваемся с самым злополучным из всех вопросов метафизики — «Что есть Реальность?» — и то, терпимы или нетерпимы ли мы по отношению примерно к сорока процентам наших сограждан, зависит от нашего ответа.
Восприятие не существует независимо ни от чего: то, что мы видим, определяет то, как мы чувствуем и выстраиваем отношения с миром. Наш ответ на вопрос «что есть реальность?» никогда не является отвлечённым от жизни или чисто теоретическим, каким бы мудрёным не казался вопрос. Те люди, которых объединяет то, что антрополог Карлос Кастанеда назвал «отдельной реальностью», также вырабатывают отдельный образ жизни и обычаи — то, что чаще всего называют «контркультурой». Как пишет Ричард Р. Лингеман в книге «Наркотики от А до Я»
