Секс и эротика в русской традиционной культуре - [32]
Возвратившись к уже упоминавшемуся в нашем повествовании слону, отметим еще одну деталь, привлекшую внимание славянских книжников. Практически все средневековые «естественнонаучные» сочинения указывали на то, что слон не имеет суставов в ногах, поэтому всегда должен стоять — ведь упав, он не сможет подняться. С точки зрения составителя сербского списка «Физиолога» XV в., эта особенность строения определила и способ совокупления слонов: «вьнегда хощет мужъ с женою съвъкупитисе, гръбом съвъкупляютсе, зане не имуть съставы» [19, с. 101]. По той же причине слониха рожает детеныша в воде, и слоненок плавает там и не выходит на землю, пока не окрепнут его ноги.
Внимание книжников привлек и такой хорошо известный зверь, как медведь. Иногда столь похожий на человека, окруженный огромным количеством народных легенд и поверий, медведь на страницах старинных сборников предстает как зверь, сочетающий в себе мужское и женское начало, «зане же мужъ и жена ес<ть> размешень сьи гадь, зане же пременеваеть свое ес<те>ство» [19, с. 84]. Медведь неравнодушен к женскому полу: «охотник и к девицам и часто с ними совокупляется» [27, с. 105]. В своих сексуальных приемах медведи очень напоминают людей: «медведи коли сходятся, тогда тако ж как люди, а не так как иные звери» [28, л. 87 об.],[236] не «з задоскакания, но спреди, со возлегающей подружием» [29, л. 18].[237]
Сказания о животных не обошли молчанием и тех зверей, которые явились результатом прелюбодейного смешения представителей различных пород. Так, барс характеризовался как помесь льва и уены (гиены): «Барс зверь <…> выблядок убо бывает лва, и уены зверя, во африкийских странах, идеже в жарах великих к водам сходятся звери, и часто совокупляются со иными зверми родом, тако родятся и барсы, аще и невсегда» [27, с. 103]. Всеобщее смешение животных во время водопоя приводило к появлению таких «пречудных» зверей, как велбудопардусы, леопардусы, волкопеси. У источников «совокупляются инии со инеми зверми, и бывают пречюдни различнии зверие, сиречь пардус совокупляется с велбудом, и рождается велбудопардус» [20, л. 52]. В другом списке об этом животном говорится несколько иначе: «И бывает преславное смешение зверей, то есть рысь сообщается с велбудом и бывает велбудорысь» [4, л. 81]. Современный читатель может только удивляться, сколь причудливо отразились в старых сборниках представления о велбудопардусе-жирафе (ср. гр. καμξλοπάρδαλις), как помеси парда с верблюдом, основанные на том, что цветом и окраской жираф напоминает парда (пантеру), а внешним видом (шея и плечи) — верблюда. Соответственно волкопеси появляются на свет, когда «волцы индейстии дивии велицыи совокупляются со псами великими индейскими» [7, л. 38 об.], а леопардусы или лворыси, когда «пардосы совокупляются со лвицами» [30, л. 264],[238] или же «рыси сообщаются со лвицами» [4, л. 81].
Среди всех животных, чье поведение так или иначе оказывается сексуально-маркированным, особняком стоит образ единорога. Пожалуй, он единственный из всех исполнен высокой эротики и не прилагается ни к проблеме «правильного» полового поведения, ни к вопросу о сексуальных извращениях. Единорог, проводящий свою жизнь в уединении, отличается кротким нравом, но охотники не приближаются к нему, опасаясь его силы и страшного рога. И лишь одно средство может усмирить грозного зверя — женская красота и ласка. «Физиолог» рассказывает: «Девицу чисту повергуть пред ним, и приполъзнеть к пазусе девичи и персемъ и съсеть и, и ведеть его девица в полату» [1, с. 302]. Как пример губительной неосмотрительности приводит сборник «Цветы дарованиям» рассказ о единороге — елеонкорне (ср. um. liocorno), «иже имать желание да видить девицу; егда же узрить ю, приходить к ней и спить на колену ее»; именно так единорог и становится добычей охотников [25, с. 269–270].
Многочисленные живописные изображения инорога и девицы — книжные инициалы, миниатюры, иллюстрирующие византийские, славянские и западноевропейские рукописи, всегда отмечены тонким изяществом. Исполненный нежности единорог преклоняет голову на колени девушки или грациозно полагает ногу на ее лоно. Один из наиболее утонченно-эротических символов европейской культуры нашел свое место и в христианской символике. Сцена между единорогом и девицей прообразовывала собой непорочное зачатие (единорог — Христос, девица — Мария); в западной традиции эпизод охоты на единорога символизировал Благовещение [31, с. 38–40].[239]
Превращение единорога в центральный эротический символ баснословного зверинца тем более значимо, что согласно книжным источникам единорог никогда и ни с кем не вступает в половую связь и продолжает свой род довольно необычным способом. В древнерусских азбуковниках рассказывается, что «единорогъ <…> подружия се не имат»; он живет в одиночестве 532 года, а по истечении этого срока сбрасывает свой рог «во скраи моря на песце и на него мочится на корень на крвавои конець, и от того зародится в нем червь от похоти и крови зверины, и тако возрастает червь и бывает зверь единорог» [32, л. 51–51 об.].
