Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - [49]

Борис шел быстрее, чем обычно, отчего я поняла, что он находится в состоянии душевного возбуждения и одновременно волнуется по поводу того, что ему предстоит мне сказать.

– Так кто к тебе приходил? – снова спросила я.

– Русский и итальянец, – быстро ответил он, – молодой итальянец, очень милый. Высокий, с темными волосами, очень красивый. Тебе бы, Оля, он очень понравился. И имя у него такое прекрасное. Серджио Д’Анджело. Он сказал, что в Италии это очень распространенная фамилия, а я ее даже никогда и не слышал. Д’Анджело. Означает «ангельский».

– И зачем они к тебе приходили?

– Очень милый итальянец. Как зовут русского, я не помню, он по большей части молчал.

Я взяла Борю за руку, чтобы замедлить его шаг и заставить рассказать, что же произошло во время встречи с этими людьми.

– Мы чудесно пообщались. Я рассказал им о том, как в молодости учился в Марбурге, о том, как мне понравились Флоренция и Венеция. Я сказал, что хотел доехать до Рима, но…

– А зачем приезжал этот итальянец?

– Он хотел получить роман «Доктор Живаго».

– А зачем он ему нужен?

После этого Боря рассказал мне о том, что Д’Анджело представлял итальянского издателя Фельтринелли.

– И что ты ему ответил?

Мы замолчали, потому что рядом с нами прошла молодая женщина с тарахтящей тележкой, на которой стояли канистры с бензином. Только после того, как она прошла, мы продолжили разговор.

– Я сказал, что здесь роман никогда не напечатают. Он не соответствует линии партии. А он настаивал, что роман все-таки будет напечатан.

– С чего это он это взял, если даже не читал романа?

– Вот именно поэтому я и дал ему рукопись. Чтобы он прочитал и составил свое мнение.

– Ты дал ему рукопись?!

– Да, – казалось, что он сразу начал выглядеть на столько лет, сколько ему было на самом деле. Он понимал, что сделал что-то не только необратимое, но и опасное.

– Что ты наделал! – воскликнула я, стараясь не кричать слишком громко. – Ты его вообще знаешь? Этого иностранца? Ты представляешь, что будет, если у него найдут роман? Может быть, это уже произошло. Ты об этом подумал?! Может быть, этот твой Д’Анджело вообще не итальянец!

У Бори был вид побитого ребенка.

– Ты придаешь этому слишком много значения, – он провел рукой по волосам. – Все будет хорошо. Этот издатель Фельтринелли все-таки коммунист.

– Все будет хорошо?! – мои глаза стали мокрыми от слез. То, что сделал Боря, можно было бы назвать предательством. Если роман напечатают на Западе без разрешения СССР, то они не простят этого ни ему, ни мне. И на этот раз меня упекут в лагеря не на три года, а на гораздо более длительный срок. Я почувствовала, что мне надо сесть, но сесть, кроме как в грязь, было некуда. Как он мог так опрометчиво и эгоистично поступить?! Он вообще хоть раз обо мне подумал? Я развернулась и двинулась назад к станции.

– Постой, – воскликнул Боря и двинулся за мной. На его лицо легла тень. Он осознавал то, что наделал.

– Я написал роман, чтобы его читали, Оля. Возможно, мне больше не представится возможности его напечатать. Я готов принять последствия своего поступка, какими бы они ни были. Я не боюсь того, что со мной могут сделать.

– А обо мне ты подумал? Ты говоришь, что тебе все равно, что с тобой сделают, но ты не подумал, что может случиться со мной. Я уже сидела в лагере… Я не хочу оказаться там во второй раз… А это может произойти.

– Я этого не допущу, – он обнял меня за плечи, и я прислонилась головой к его груди. Я не могла избавиться от чувства, что нам опять суждено расстаться. – Я еще ничего не подписал.

– Но фактически ты дал им разрешение на публикацию романа. Ты же не будешь со мной спорить? При этом мы не знаем наверняка, что эти люди – те, за кого себя выдают. Все очень плохо. Я не хочу в лагерь, – сказала я и вытерла слезы, – не хочу.

– Я готов сжечь рукопись романа, чтобы этого не произошло. Я скорее умру, чем допущу такое.

Его слова казались мне струей холодной воды из крана, под которую подставляешь обожжённую горячей сковородкой руку – боль не так сильно чувствуется, пока течет вода, но ты знаешь, что она вернется, как только ты выключишь кран. И тогда впервые в жизни я потеряла веру в него.

– Ты не представляешь, какие у нас с тобой будут проблемы из-за этой книги, – сказала я.

– Послушай, я всегда могу ему сказать, что все это было ошибкой, – заметил Борис. – Я могу попросить вернуть мне рукопись.

– Нет, – ответила я, – я сама попрошу его это сделать.

Я взяла у Бори адрес Д’Анджело, поехала в Москву и постучала в дверь квартиры, в которой жил итальянец. Дверь открыла элегантно одетая темноволосая женщина с ярко-синими глазами. На ломаном русском она сообщила, что ее зовут Джульетта и она жена Д’Анджело.

Потом к двери подошел сам Д’Анджело и протянул мне свою руку.

– Рад с вами познакомиться, Ольга, – произнес он с озорной мальчишеской улыбкой. – Я наслышан о вашей красоте, но вы еще прекрасней, чем вас описывают.

Я не стала благодарить его за комплимент и сразу перешла к делу.

– Понимаете, – закончила я свою просьбу, – он не отдавал себе отчета в том, что делает. Поэтому мы хотим получить рукопись обратно.