Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - [39]

Знали ли они все и про меня? Догадывались ли о том, что у меня есть и другие задания, кроме непосредственных обязанностей машинисток нашего отдела? Были ли они в курсе того, что я получала дополнительные пятьдесят долларов к каждой зарплате? На какие мысли наводило их то, что я печатаю медленней, чем они? И замечали ли они, что я выпиваю на две чашки кофе больше, чем они, и у меня синяки под глазами?

Вот мама точно обратила внимание на мое состояние. Она заварила ромашки, заморозила отвар в контейнере для льда и клала кубики льда мне на веки. Мама считала, что я встречаюсь с каким-то мужчиной, и просила меня привести его домой, чтобы потом не опозорить ее перед всеми соседями.

Но что думали обо мне мои коллеги-машинистки?

Может быть, именно поэтому я не чувствовала, что меня приняли в их компанию? Конечно, все они вели себя очень вежливо, говорили мне по утрам «Привет», а вечером в пятницу «Хороших выходных». Но у меня не было ощущения того, что я стала частью их сплоченного коллектива. Я хотела стать частью их группы, но при этом не хотела выглядеть так, как будто я всеми силами стремлюсь к этому. Можно было бы предположить, что подобные проблемы социализации и дружбы возникают только в школе и колледже, но это не так, каждый из нас сталкивается с ними в любом возрасте.

Машинистки несколько раз приглашали меня пойти с ними на обед, но все эти приглашения поступали в первый месяц работы, когда я еще не получила первой зарплаты. Тогда у меня не было денег ни на что, кроме общественного транспорта. Но после первой зарплаты они перестали приглашать меня с ними на ланч.

Мне хотелось верить в то, что прохладное отношение коллег объяснялось тем, что я пришла на место их общей подруги Табиты, хотя в глубине души подозревала, что дело не в этом, а в том, что было камнем преткновения всю мою жизнь, – ощущение того, что я являюсь аутсайдером и мне лучше и комфортней быть одной. Даже когда я была маленькой, я предпочитала играть в одиночестве. Я представляла себе, что тумбочка на кухне является фортом. Я придумывала игры с куклами-марионетками, вырезанными из коричневых бумажных пакетов, к низу которых я приклеивала палочки от эскимо. Когда со мной играли мои двоюродные и троюродные братья и сестры, я постоянно «наезжала» на них за то, что они мнут и ломают моих кукол и вообще предлагают не тот сюжет игры, который нравится мне самой. Дети злились на меня и уходили. Я говорила себе, что без них лучше и спокойней. Мне было легче убедить себя в том, что я сама не хотела с ними играть, чем признать, что все было наоборот, это они не хотели со мной играть.

Несмотря на то, что я чувствовала себя в коллективе не совсем уверенно, я полностью погрузилась в работу.

Несмотря на то, что я печатала медленней, чем они, я относилась к своим обязанностям очень старательно, выполняла все задания и редко пользовалась замазкой, потому что делала мало опечаток.

Но вот после окончания официального рабочего дня наступало время настоящего и серьезного обучения.

Когда я спросила, как именно будет проходить мое обучение, мне дали листок бумаги с адресом съемного офиса. Этот офис располагался в здании с видом на квадратный пруд у мемориала Линкольну. В этом офисе без таблички на входной двери каждый день после работы я должна была встречаться с сотрудником Агентства Тедди Хелмсом.

Когда я первый раз увидела Тедди, то подумала о том, что он похож на красавца актера, играющего роль шпиона.

Он был всего на несколько лет старше меня, высоким брюнетом, с длинными и тонкими пальцами. Нескольким машинисткам из моего отдела он страшно нравился, но лично на меня не произвел сногсшибательного впечатления. Он выглядел как мужчина, о котором я могла только мечтать, когда была подростком. Но я представляла себе такого человека не в качестве любовника, а в качестве старшего брата, которого всегда хотела иметь. В качестве человека, который мог бы помочь мне влиться в коллектив, перестать чувствовать себя скованной на людях и защитить от мальчишек, которые задирали мне юбку в школьном коридоре. Я мечтала о человеке, который помог бы маме сводить концы с концами.

Сперва Тедди вел себя очень сдержанно. Он сказал, что я – первая женщина, которую ему поручили подготовить. Во времена существования Управления стратегических служб женщинам доверяли самые разные задания, включая подрыв мостов, но спустя несколько лет в Агентстве возникли сомнения в нашей пригодности для шпионской работы, а также в том, на что мы способны.

Тедди не разделял бытовавшего тогда в Агентстве мнения по поводу женщин.

– Я считаю, что женщины очень подходят для роли курьера, – сказал он. – Никто не заподозрит симпатичную девушку в автобусе в том, что она доставляет секретное сообщение.

В те несколько недель в 1957 году Тедди много чего узнал обо мне, а я – о нем. Он был человеком, располагающим к откровенному общению, тем, кому за час рассказываешь о своей жизни больше, чем тому, кого знаешь всю жизнь.

Тедди попал в Агентство по рекомендации одного из профессоров и преподавателей литературы во время обучения в колледже, в котором изучал русский язык и политологию. Он свободно и практически без акцента говорил по-русски. Во время обучения он периодически переходил на русский, утверждая, что рад попрактиковаться. Мне нравилось говорить с ним на языке, на котором я общалась только с мамой. Он задавал мне массу вопросов: о мамином швейном бизнесе, о моем детстве в Пикесвилле, об обучении в колледже и о моей стеснительности. Раньше никто не задавал мне подобных вопросов, которые вначале казались мне слишком личными. Но постепенно он меня разговорил, и я рассказала ему историю своей жизни.