Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - [37]

Часто вечерами, когда я возвращалась из города, Боря ждал меня на платформе, чтобы узнать о результатах моей поездки. Я старалась его не расстраивать и с большим энтузиазмом говорила о том, что в «Новом мире» хотели бы напечатать его стихи, но на Борю большого впечатления это не производило. Он крепко держал меня за руку, словно я его поддерживаю, и мы молча шли к маленькому дому.

Однажды, когда я вернулась из очередной безрезультатной поездки в город, он остановился на полпути и сказал, что не верит в то, что роман напечатают.

– Помяни мое слово, они его ни за что не напечатают.

– Не факт. Наберись терпения.

– Роман никогда не разрешат опубликовать, – сказал он и почесал бровь.

Я и сама начинала постепенно думать, что он прав. После очередной встречи в московском издательстве мы с Борей встретились в столице, чтобы пойти на концерт классической музыки. Мы пришли рано и сели на скамейку под каштаном.

Я обратила внимание на мужчину, которого, как мне показалась, видела в метро по пути на встречу с Борей. Этот мужчина стоял у пруда и смотрел на уток. Несмотря на жару, на нем был длинный плащ.

– Мне кажется, что за нами следят, – сказала я Боре.

– Да, следят, – спокойно ответил он.

– Да?

– Мне казалось, что ты это знаешь.

Мужчина в плаще заметил, что мы на него смотрим, и ушел, исчезнув из вида.

– Пошли? – сказал Боря. – А то опоздаем.

Он утверждал, что слежка и прослушивание квартиры его нисколько не волнуют.

Иногда он даже в шутку обращался к тем, кто его слушает, громко говоря в потолок или настольную лампу.

– Здрасьте, здрасьте, как ваши дела?

– У меня все хорошо, спасибо, – отвечал он сам себе.

– Мы вас не сильно утомили? – спрашивал он люстру. – Может, вместо обсуждения того, что мы будем есть на ужин, нам поговорить о чем-нибудь еще?

– Перестань! – одергивала я его. Я не считала эти шутки смешными и открытым текстом сообщила об этом Боре. – Я уже имела опыт общения с этими людьми. Больше не желаю его повторять.

Он взял мою руку и поцеловал.

– А что еще остается? Нам остается только смеяться.

Запад. Февраль – осень 1957

Глава 8. Соискательница на вакансию. Курьер

Такси свернуло на Коннектикут, и я прижала два пальца к запястью, как учила меня мама, когда я была маленькой и меня укачивало в транспорте. Когда мы проезжали по кругу Дюпонта, я почувствовала себя еще хуже. Я даже подумала о том, чтобы выйти и дойти пешком, но это было не по плану. От плана я могла отойти только в том случае, если замечу за собой слежку.

По плану я должна была в семь сорок пять поймать такси на углу Флориды и Т и доехать на машине до Mayflower Hotel. Отель был всего в нескольких минутах ходьбы оттуда, но оптика, как они сказали, была бы лучше, если бы я вышла из такси.

Мне сказали, чтобы я не надевала ничего такого, что выделяло бы меня из толпы: никаких ярких украшений, смелой косметики, никакой выделяющейся обуви. В общем, ничего запоминающегося. Я подумала о том, что в маминой мастерской в подвале лежит много платьев, расшитых бисером или блестками, которые приобретают мамины покупательницы. Лично у меня не было ни одного предмета одежды, который можно было бы назвать кричащим, запоминающимся и бросающимся в глаза. Меня проинструктировали и приказали одеться хорошо, но не слишком. Я должна была выглядеть привлекательно, но не слишком. Я должна была выглядеть как женщина, которая часто ходит в бар при отеле Mayflower, а также в Town & Country Lounge. Проблема заключалась только в том, что я даже не слышала названия отеля Mayflower, не говоря уже о Town & Country Lounge.

В тот вечер меня звали не Ириной. Я была Нэнси.

Такси остановилось на кругу перед входом в отель. Я еще раз осмотрела свое лицо в зеркальце в пудренице, потому что не была уверена в том, что у меня правильный макияж. На мне была мамина старая шуба, которую я опрыскала Jean Naté, чтобы избавиться от запаха нафталина. Под шубой было белое платье в горошек, в котором я ходила на все свадьбы, на которые меня приглашали за последние пять лет. Волосы были уложены в прическу под названием французский твист и закреплены серебряным гребнем, который я одолжила у мамы. Я поправила красно-оранжевую помаду на губах, которую купила в Woolworth’s, и нахмурилась, глядя на свое отражение в зеркальце. Меня не покидало чувство, что я все-таки что-то упустила. Только после того, как такси подъехало ко входу в отель и швейцар открыл дверцу автомобиля, я поняла, что упустила из вида. Черные туфли. Самые затрапезные черные туфли с поцарапанным левым каблуком. Я даже их не почистила. Женщины, которые ходят вечером в среду выпить в Town & Country, никогда в жизни не появятся на людях в таких туфлях. Войдя в роскошное лобби отеля Mayflower, украшенного белыми и красными розами по случаю завтрашнего дня святого Валентина, я только и думала, что о своих туфлях. По крайней мере, мне выдали правильный аксессуар – черную кожаную сумочку от Chanel на позолоченном ремешке-цепочке. В эту сумочку конверт легко поместится.

Я велела себе излучать уверенность, как человек из хорошо обеспеченной семьи.

Я должна была стать той, кого изображаю, то есть Нэнси. Вцепившись в Chanel, как в талисман, я прошла мимо коридорных в их фесках с кистями, заселяющихся молодоженов, сидящих вокруг столиков бизнесменов, что-то обсуждающих между собой, умопомрачительной брюнетки, ожидающей, пока один из этих бизнесменов уведет ее в номер, а также высоких растений в кадках, стоящих вдоль зеркальных стен. Я прошла через лобби и уверенной походкой зашла в Town & Country, словно человек, которого бармен заведения знал по имени.