Секретный сотрудник - [31]

«Это что же получается? – думал Кузниц, отправив прапорщика к историкам, – получается, что не прав Аврам Мельхедекович, что клоны все-таки есть или действует какая-то сила, переносящая из прошлого в наше время. А как быть с Булгаковым? Выходит, не придумал он прапорщика Страшкевича, выступившего в одиночку со своим броневичком против отряда Болботуна на Московской улице. Но с другой стороны, Страшкевич говорит, что и Щур тоже воевал с ним рядом, а у Булгакова Щур – большевик и саботажник. Впрочем, тут ясно – авторский вымысел, не хроники же писал Михаил Афанасьевич. А возможно, что и все придумал и никаких прапорщиков не было, а этот прочитал «Белую гвардию» и решил выхлопотать пособие». Но чувствовал Кузниц, что не врал ему прапорщик.

– Темна вода во облацех, – сказал он вслух, вспомнив выражение профессора Рудаки, – ничего не ясно ни с клонами этими, ни с оружием, – и стал собираться домой.

Он положил бумаги в сейф (тайны, тайны – как власть любит все засекречивать!); выключил компьютер, с усмешкой вспомнив, с каким детским интересом прапорщик относился к этому инструменту, который сам Кузниц считал удобной пишущей машинкой и только, и собрался уже, как говорят англичане «call it a day»,[51] но тут на пороге его кабинета возник Хосе.

В отличие от Кузница, который застрял в лейтенантах всерьез и надолго и относился к своей военной карьере легкомысленно, считая свою службу чем-то временным и преходящим, Хосе Мартинес относился к армии серьезно и успешно продвигался по служебной лестнице. Недавно он получил звание капитана и сшил по этому случаю новую форму, и сейчас он предстал в дверях кабинета во всем великолепии своего нового мундира.

– Здорово, боец! – сказал он, снял фуражку и положил ее на стол – заходящее солнце блеснуло на кокарде с трезубцем, – рано покидаешь окопы.

– Здорово, – ответил Кузниц, – посетителей нет – не то что у тебя: то китайцы, то малайцы.

– Замучили меня эти китайцы, – Хосе уселся на стул для посетителей и принялся пускать на стены «зайчиков» своей блестящей кокардой, – идут и идут – спасения от них нет. Особенно сегодня меня один довел: говорит, что он воскресший из периода династии Мин, а сам ни одного иероглифа не знает и по-русски шпарит без акцента.

– Наслышан, – сказал Кузниц, прикрываясь рукой от «зайчика».

– Откуда? – спросил Хосе.

– Рудаки меня в коридоре перехватил, кофе мы с ним пили. И перестань на меня «зайчиков» пускать – я тебе не барышня, это с барышнями так кокетничали на даче в прошлом веке, – Кузниц отобрал у Хосе фуражку и положил в тень на край стола.

– Рудаки… – задумчиво произнес Хосе. – Интересно, что тебе наговорил старый перс?

– Да ничего он не говорил про тебя, сказал только, что ты с китайцем мучаешься, а китаец, скорее всего, с базара, – Кузниц помолчал, – а вот про клонов и перерождение оружия много чего порассказал, – и он пересказал Хосе теорию Рудаки.

– А что? Логично, – заметил Хосе без особого энтузиазма.

«Не зря он ко мне пришел, – подумал Кузниц, – что-то сказать хочет, но не решается, что ли», – и спросил:

– Ты чего пришел? Случилось что-нибудь?

– С чего ты взял? – Хосе изобразил удивление, а потом сказал, помолчав: – Меня в Особый отдел вызывали, про тебя спрашивали.

Кузниц не особенно удивился – его дружбой с Эджби органы интересовались все время – и спросил:

– Опять насчет Эджби? Сколько можно?! Я ведь ничего не скрываю, и Абдул с ними говорил.

– Да нет, не Эджби, – сказал Хосе, – они Гонтой интересовались, Гонтой и твоими отношениями с ним.

– Вот те раз! – удивился Кузниц. – Гонтой-то чего интересоваться? Он же из их конторы гэбэшной.

– Ну, во-первых, он из военной разведки, – возразил Хосе, – а это конкурирующая организация, а во-вторых, он уволился из армии после Островов и создал какое-то то ли общество, то ли союз «условно убитых» – они себя мечеными называют. Вот это и интересовало особистов, а точнее, твоя роль во всем этом. У тебя тут микрофонов нет? Я не должен, вообще-то, тебе об этом говорить.

– Ну, спасибо, что сказал, – усмехнулся Кузниц, – я теперь все компрометирующие документы съем – как раз пойти поесть собирался, вот и съем заодно. Ты не пойдешь?

– Давай, – согласился Хосе, – а то я с этим китайцем пообедать не успел. А куда пойдем?

– А у тебя деньги есть? – спросил Кузниц.

– Немного есть, – Хосе встал и надел фуражку.

– Вот и у меня немного, – сказал Кузниц, – поэтому пошли в нашу столовку.

Уже в столовой, подозрительно разглядывая плов в своей тарелке, Хосе вернулся к теме Гонты и «меченых».

– Тебя особисты тоже дернут, не расслабляйся, – сказал он, – их, похоже, «меченые» очень интересуют – заговор они подозревают против власти.

– Какой заговор? – искренне удивился Кузниц.

– Такой, – загадочно ответил Хосе и замолчал. А Кузница это неожиданно разозлило, разозлил весь этот разговор, который завел Хосе, все эти тайны многозначительные. Надоели они ему не только сейчас, а всю жизнь его преследовали эти многозначительные недомолвки, которые так любила власть и за которыми всегда стояла очередная пакость. С Хосе он дружил и знал, что не в его духе было делать таинственные намеки: «идите работайте, мы подумаем». Тем более неприятно было, что он опускается до этих намеков, и обижало.