Но не теряет надежды Варенька. Пишет государю она письмо. Просит, чтобы разрешили ей стать женой декабриста Муханова.
Не теряет надежды и сам Муханов. Тоже пишет письмо царю. Тоже о том же просит.
Ждёт ответа Варенька Шаховская. Ждёт ответа и сам Муханов. Верят в добрый ответ, надеются.
И вот получают они ответ.
«Отказать», — читает Муханов.
«Отказать», — читает Варенька Шаховская. Не вынесла Варенька всех испытаний, заболела, слегла.
— К врачам её! К солнцу! На море!
Повезли её к морю, на солнце.
Но не помогли уже ни море, ни солнце. Скончалась Варенька Шаховская.
ЕЛЕНА, МАРИЯ, ОЛЬГА
Братья Николай и Михаил Бестужевы строили дом. Отбыв каторгу, жили они в Селенгинске.
— Братья Бестужевы строят дом!
Любопытно жителям Селенгинска. Приходят, толпятся, смотрят. Вырастает всё выше и выше дом. Дом большой, пятистенок. Комнаты слева, комнаты справа. Четыре окна на запад. Четыре окна на юг.
Прошлись братья по новому дому. Николай показал на двери:
— Елена, Мария, Ольга.
«Кто же приедет?» — гадали тогда в Селенгинске.
Улыбается старший Бестужев:
— Елена, Мария, Ольга.
Улыбается младший Бестужев:
— Елена, Мария, Ольга.
Гадают опять в Селенгинске:
— Если жёны, то очень много!
— Если гости какие, так надо ж в такую даль!
Ждут в Селенгинске — кто же приедет?
А в это время из Петербурга летит возок. Резво несутся кони. Клубится дорожная пыль.
Трое сидят в кибитке: Елена, Мария, Ольга.
— Наконец-то, — сказала Елена.
— Теперь уже всё, — заявила Мария.
Ольга вздохнула:
— Боже, сколько минуло лет.
Мчит по дороге возок. Дорога то вниз, то вверх. Бубенцы то звенят, то стихают.
Ждёт Селенгинск в нетерпении:
— Кто же приедет?!
— Кто же приедет?!
Улыбается старший Бестужев:
— Елена, Мария, Ольга.
Улыбается младший Бестужев:
— Елена, Мария, Ольга.
И вот прикатил в Селенгинск возок. Кони стали. Звон бубенцов утих.
Окружили возок селенгинцы. Спустились на землю трое. Бросились к братьям Бестужевым.
— Николай!
— Михаил!
— Елена!
— Мария!
— Ольга!
— Так это же сестры! — выпалил кто-то.
И правда, приехали сестры Бестужевы — Елена Александровна, Мария Александровна, Ольга Александровна. Двадцать два года добивались отважные женщины царской «милости» — разрешения поехать к братьям в Сибирь на каторгу. И вот только теперь добились. Говорили тогда в Селенгинске:
— Этих бы русских женщин поднять до небес, до солнца!
И это, конечно, верно. Когда ты о женщинах русских думаешь, гордость тебя берёт.
НОНУШКА
Грозил царь Николай I, что запретит детям декабристов носить фамилию своих отцов. Грозил и сдержал угрозу.
У Александры Григорьевны Муравьёвой и Никиты Муравьёва родилась в Сибири дочь. Она была общей любимицей. Называли все её нежно Нонушка.
Приветливая очень Нонушка.
Ласкова очень Нонушка.
Сердечко у Нонушки очень нежное.
Отец у Нонушки — Муравьёв. Мать у Нонушки — Муравьёва. А вот у Нонушки совсем иная была фамилия — Никитина. Такова воля царя-императора.
Александра Григорьевна Муравьёва очень рано скончалась. Вскоре умер и Никита Михайлович Муравьёв. Осталась Нонушка сиротою.
После долгих хлопот девочку удалось перевезти в Петербург к бабушке. Отдали Нонушку учиться в пансионат.
— Здравствуй, Никитина, — сказала начальница пансионата.
Не отвечает Нонушка.
— Здравствуй, Никитина.
— Я не Никитина. Я — Муравьёва.
— Никитина ты! — прикрикнула начальница.
— Нет, Муравьёва, — упирается Нонушка.
Как ни старались воспитатели, ничего не могли с ней поделать. Хотели отчислить из пансионата, да всё же оставили. Правда, Муравьёвой никто её не называл, но и Никитиной тоже. Выкликали к доске по имени.
Однажды в пансионат приехала императрица Александра Фёдоровна — жена царя Николая I.
Стали к царице подводить воспитанниц. Подошла очередь Нонушки.
— Никитина, — представила её начальница.
— Нет, Муравьёва, — поправила Нонушка.
— Никитина, — вновь повторила начальница.
— Муравьёва, — ещё громче сказала Нонушка.
Стоят начальница и воспитатели бледные-бледные, глаза боятся поднять на Александру Фёдоровну.
Нашла царица выход из неловкого положения, сказала девочке:
— Здравствуй!
Здороваясь с императрицей, девочки называли её матерью. Так полагалось.
Присела слегка перед Александрой Фёдоровной Нонушка (так тоже полагалось) и ответила:
— Здравствуйте, мадам.
Из белых стали теперь начальница пансионата и воспитатели красными. Ещё ниже приопустили головы, шепчут Нонушке, как надо правильно сказать, думают, от волнения, наверное, забыла девочка. Начальница даже незаметно её за платьице дёрнула.
— Маман, — шепчет, — маман.
— Нет, мадам, — повторила Нонушка. — Моя мать — Александра Григорьевна Муравьёва, — гордо ответила девочка.
С НЕБА, СО ДНА МОРСКОГО
Началось это еще в Благодатском, с первого года каторги. Трубецкая и Волконская только-только сюда приехали.
Каждый день, когда заканчивались работы на руднике, обе женщины выходили к дороге, встречали мужей. Постоят они, пока стража прогонит колодников, вернутся опять домой в свою крохотную, в узкую, как клеть, каморку.
Стояли княгини Трубецкая и Волконская у дороги и в этот день.
Сибирская зима приближалась к концу. Уже синь пробивала небо. Всё веселее смотрело на землю солнце. Вот-вот и нагрянут птицы.
