Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - [130]
Уже после войны, когда я вычитал в газетах и журналах, что в 150-й танковой бригаде одних только танков «Шерман» насчитывалось свыше пятидесяти единиц, то меня охватила настоящая досада по поводу буйной фантазии журналистов. Пресса буквально с яростью обрушилась на операцию «Гриф», а ее сообщения ничего общего с действительностью не имели. Началась настоящая истерия, которая, как учит история, ни к чему хорошему не приводит и ничего общего с настоящей журналистикой не имеет.
Чтобы заменить недостающие трофейные американские танки, Берлин в лице генерал-инспектора танковых войск выделил нам двенадцать немецких танков «Пантера», и моим людям на полигоне Графенвёр пришлось их маскировать, приваривая вокруг пушек и башен листы железа, чтобы они хоть как-то по силуэту напоминали американские «Шерман». При этом было совершенно ясно, что такая маскировка могла сработать только ночью и то с большого расстояния, а также ввести в заблуждение, пожалуй, лишь совсем юных американских новобранцев.
Кроме того, с различных пунктов сбора трофейного оружия нам прислали десять американских и английских бронированных разведывательных дозорных машин. Однако долго ломать голову над тем, как использовать английские броневики, нам не пришлось — их моторы вышли из строя еще на полигоне. В результате у нас осталось только четыре американских БРДМ, к которым пришлось добавлять немецкие разведывательные машины. Подвижной же состав мотопехотной роты составили два американских и двенадцать немецких бронетранспортеров.
Постепенно по железной дороге нам в Графенвёр доставили тридцать джипов. Я был твердо уверен в том, что наши войска на Западном фронте обладали значительным количеством этих машин. Однако владельцы таких вездеходов, по всей видимости, не желали с ними расставаться и шли на различные ухищрения, чтобы обойти приказ о сдаче машин, в чем позднее мы смогли убедиться и сами. Оставалась еще одна слабая надежда раздобыть требуемое вооружение — в течение двадцати четырех часов до начала наступления самим захватить трофеи на фронте. Это было очень шатким, а потому весьма иллюзорным ожиданием, в котором пребывало и Верховное командование вермахта. Оно считало, что во время наступления немецким войскам удастся захватить технику и склады горюче-смазочных материалов противника.
С грузовыми машинами дело обстояло немногим лучше. В общей сложности нам передали не более пятнадцати американских грузовиков, и их пришлось дополнять немецкими марки «Форд», которые мы перекрасили в зеленый цвет, как это было принято в американской армии.
С вооружением нам повезло еще меньше — из числа необходимых американских винтовок мы получили только половину, а для противотанковых орудий и минометов американской армии не было боеприпасов. Однажды нам все-таки прислали несколько вагонов американских боеприпасов, но вследствие безалаберного хранения они взлетели на воздух, не дождавшись разгрузки. В результате все наши подразделения вынуждены были обходиться немецким оружием. Исключение составляла только спецрота.
Но все это были еще цветочки, ягодки же начались тогда, когда дело дошло до военной формы, которая для нас по вполне понятным причинам являлась самым ценным атрибутом — в глаза в первую очередь бросается именно униформа. Как-то раз нам прислали целую груду сваленных в кучу предметов обмундирования, но позже выяснилось, что это была английская форма. Затем привезли вагон шинелей. Однако и они оказались бесполезными, так как все американские солдаты носили так называемые полевые куртки. Когда же нам через начальника службы по делам военнопленных все же доставили груз с такими куртками, оказалось, что все они были снабжены треугольниками, которые носили военнопленные. Пришлось эти куртки немедленно возвращать. Показательным в данном вопросе явилось то обстоятельство, что только для меня, командира бригады, удалось раздобыть один американский армейский пуловер. Пуловер и ничего более!
Мы постарались одеть хотя бы спецроту, но и это удалось только наполовину. Оставалось лишь надеяться, что во время внезапного бегства противник побросает предметы своей экипировки. Но надежде этой сбыться было не суждено, и нам так и не удалось переодеть в форму противника большинство наших солдат.
Обо всех этих досадных неприятностях я регулярно докладывал в штаб оперативного руководства вермахта, понимая, что мои постоянные жалобы многим не понравятся. Но не будь этого, мне удалось бы добиться еще меньшего. Но наибольшую неприязнь к себе я вызвал тогда, когда в начале декабря доложил обо всем фюреру на совещании по обсуждению текущей обстановки — начало наступления к тому времени было перенесено на более поздний срок, и меня стали вновь привлекать на эти совещания. Гитлер метал гром и молнии, и больше всего досталось генерал-квартирмейстеру, отвечавшему за вопросы снабжения. Однако и это «высочайшее давление» не принесло желаемых результатов.
Между тем на полигоне, где шло формирование бригады, подполковник Хардик тщетно пытался наладить жесткую дисциплину. Дело заключалось в том, что в целях соблюдения режима секретности отведенный для нас участок местности был оцеплен и всякая почтовая переписка не разрешалась. В таких условиях естественно создалась благодатная почва для возникновения самых нелепых слухов о смысле проводившихся приготовлений и цели операции. К тому же солдатам стало известно о том, что в дальнейшем бригаду в бой поведу именно я, и они начали считать, что снова готовится акция наподобие той, которая была осуществлена в Италии.
