Секретная династия - [14]
Наконец, в том же номере «Колокола» напечатано объявление: «Редакция “Полярной звезды” намерена в самом непродолжительном времени издать разбор сочинения г. Корфа “Донесения Следственной комиссии и <приговора> Верховного уголовного суда 1826 года”, причем весь текст донесения и приговора будет перепечатан» (Г. XIII. 424).
Корф заметил перемену первых планов противника и записал: «Герцен впоследствии передумал и вместо английского перевода расположился издать сперва с своими критическими примечаниями русский подлинник, обещая во всех иностранных газетах выпустить это издание свое — долженствующее иметь около 400 экземпляров — к половине декабря 1857 года»[73].
Широкое распространение книги Корфа и ее перевода делало излишней перепечатку текста. Постепенно определялась форма «контратаки» — критический разбор с большими извлечениями из книги, а также статьи и материалы, посвященные подлинной истории декабризма: то, что можно было противопоставить Корфу.
После выхода четвертого номера «Колокола» Герцен и Огарев энергично работали над обещанным подробным разбором. Еще 1 октября 1857 года Герцен писал: «Наша брошюра с текстом Доклада [следственной комиссии] произведет в России фурор — это неплохо» (Г. XXVI. 124). 12 ноября того же года Жюль Мишле получил от Герцена следующую информацию: «В России издано неким бароном Корфом сочинение о Николае. Против этого гнусного византийского раболепия и бюрократической подлости мы печатаем особый труд под заглавием “26 декабря 1825 и император Николай”. Издатель хочет одновременно выпустить и французский перевод» (Г. XXVI. 135—136).
1 января 1858 года И. С. Тургенев был извещен о том, что «книга о Корфе готова»; в новогоднем выпуске «Колокола», 1 января 1858 года, объявлялось о выходе в свет книги «14 декабря 1825 и император Николай». Вскоре в Гамбурге появился немецкий перевод, наконец тогда же, в начале 1858 года, Герцен выпустил на французском языке статью «Русский заговор 1825 года», а во введении к ней, между прочим, объяснял связь этой работы с «Антикорфикой»: «Редакция “Полярной звезды” недавно издала у гг. Трюбнера и К° сочинение на русском языке, озаглавленное: “26 [14] декабря 1825 года и император Николай”. Это довольно пространное опровержение официального рассказа об обстоятельствах, при которых совершилось восшествие на престол Николая, — рассказа, написанного некиим статс-секретарем и исправленного самим Николаем: подлое сочинение евнуха, достойное византийского ритора или бонапартистского префекта.
Идя навстречу пожеланиям Международного комитета[74], который так братски помянул наших мучеников в годовщину 26 декабря, мы написали это небольшое сочинение, сжатый пересказ основных фактов, приведенных в нашем труде» (Г. XIII. 128).
Таким образом, Вольная русская типография по крайней мере трижды атаковала книгу Корфа: в «Колоколе», отдельным изданием и статьей о «Русском заговоре». Кроме того, Герцен избрал самого Корфа мишенью постоянного обстрела. Основные критические идеи Герцена и Огарева хорошо известны (они обстоятельно освещены в комментариях И. В. Пороха к соответствующим публикациям в XIII томе сочинений Герцена). При известной эволюции формулировок в разных изданиях Вольной печати везде много говорится о типичности такого сочинения для определенной эпохи. «Ясно, — пишет Герцен, — как эта раболепная брошюра возникла при Николае, хотя нельзя не удивляться, как и он мог читать такую тяжелую, подьяческую, вульгарную лесть. Она носит как-то грубо вырезанную печать его времени — бедность мыслей, условные формы, узкий горизонт, официальный холод, беспощадность посредственности, отталкивающая, парадная чувствительность; не тот воздух, которым человек может свободно дышать, а какая-то давящая атмосфера второго порядка, в которой двигаются и действуют, как рыба в воде, Клейнмихели, Чернышевы, Кокошкины, Бенкендорфы — получше, похуже, но все бездарнейшие из смертных» (Г. XIII. 69). По мнению Герцена, ошибка Корфа «не в каком-нибудь выражении, не в какой-нибудь подробности, ошибка в жалком, ложном, рабском воззрении на события».
Корф пытался доказать, что восстание было «маскарадом распутства, замысляющим преступление», т. е. событием, не имевшим глубокого исторического смысла и важным только как опасность для императорской фамилии. Из Лондона последовали обоснованные возражения насчет этого серьезнейшего события в русской истории: «Если это была толпа развратных и буйных шалунов, воспользовавшихся нелепостью импровизированного междуцарствования для того, чтобы пошуметь на площади и через несколько часов рассеяться, — то как же объяснить страх Николая перед 14 декабря, эту idee fixe его царствования, которую он не забыл на смертном одре?» (Г. XIII. 37).
Действительно, в воспоминаниях Николая I говорилось о 14 декабря как о таких обстоятельствах, «кои важны, ибо дают настоящее объяснение причинам или поводам происшествий, от коих зависит участь, даже жизнь людей [...]. Скажу даже, жизнь царств!» (Эта цитата выписана Корфом в его Записке о своей книге.)
Доказательство серьезности, органичности 14 декабря — сильнейшая сторона «Антикорфики». Герцен и Огарев, «дети 14 декабря», не зная многих подробностей, но зная имена и предания, ясно видели место этих событий в русской истории. Однако это следовало еще доказать печатно.
