Секретная династия - [11]
Вообще министр двора продолжал считать публикацию преждевременной и даже еще раз пытался убедить в том царя, но тот настаивал на своем. Более того, в течение лета 1857 года, когда в типографии II отделения Собственной канцелярии готовился 8-тысячный тираж книги Корфа, Александр II все время справлялся о ходе работы[52]. Успех пропаганды Герцена, постоянное «присутствие» декабристской темы в «Полярной звезде», очевидно, немало влияли на настроения верхов.
Царь же пожелал, чтобы книга была переведена на европейские языки, и летом 1857 г. Корф поручил специалистам французский, немецкий, польский и английский переводы «Восшествия на престол императора Николая I». В общем Корф был горд своей работой и писал царю 21 июля 1857 года об окончании «сего национального дела» и возложении от имени императора «на алтарь отечества сего приложения сыновней любви». Александр еще раз благодарил автора «за окончание сего труда, столь близкого моему сердцу»[53].
Корф аккуратно фиксирует в Записке все признаки успеха своей работы. Издание быстро расходилось, как полагал автор, «по необыкновенному интересу собранных тут материалов и по небывалости у нас подобного, можно сказать, государственного откровения». Автор даже заметил, что пресса оказалась в щекотливом положении: не говорить о книге было нельзя, но невозможно было и «нечто вроде критики на сочинение, обязанное существованием своим высочайшей воле и имевшее, так сказать, участником своей редакции всех почти членов императорского дома»[54].
Корф замечал, что лишь «Современник» в сентябрьской своей книжке «тиснул статейку с легонькою претензиею на что-то вроде разбора и отважился даже сказать в ней о редакторе (называя его везде просто «бароном Корфом», без титула или имени)», что «изложение книги исполнено высоких достоинств и обличает в авторе глубокий историческии талант»[55].
Борьба вокруг книги Корфа весьма показательна. В напряженную предреформенную эпоху в споре о важном событии 30-летней давности резко столкнулись разные воззрения. Корф, объясняя успех своего труда, утверждал, что «в среднем образованном и читающем классе книга имела всеобщее самое благодетельное влияние» и что «большинство приняло труд как акт благородной откровенности правительства, открывающий собою новую эру в нашей политической литературе»[56]. Герцен и Огарев видели причину успеха Корфа в том, что «книги, печатаемые по распоряжению правительства, обычно отправляются к лицам, начальствующим в присутственных местах, к губернаторам, вообще к лицам власть имеющим. Эти господа заставляют своих чиновников брать экземпляры оной книги, вычитая за нее деньги из их жалованья, или навязывают покупку оной книги и не служащим людям, имеющим с ними сношения, зная, что всякий возьмет экземпляр из опасения подпасть под надзор III отделения»[57].
Действительно, правительство несомненно поощряло распространение этой книги, ей была организована необычайная реклама[58]. Однако Герцен и Огарев все же недооценили влияние на русского читателя уже одной темы Корфова труда: ведь даже официальные документы о деле декабристов были к тому времени библиографической редкостью.
Корф придавал особое значение тому факту, что впервые за много лет напечатал книгу о «запрещенном событии». В этом духе он объяснялся с возвратившимся из ссылки старинным лицейским однокашником Иваном Пущиным, обещая, что тот «будет доволен». Это мнение Корфа укреплялось и немалой критикой справа, исходившей от небольшой, но очень влиятельной группы. «Против, — констатировал Корф, — лишь небольшой кружок литературных староверов, отсталых, опасающихся всякой новизны и поэтому самому восстающих против всякого шага вперед в общественной жизни. Они пророчили, что мое сочинение даст повод к самым превратным толкам, даже, смешно сказать, послужит основанием к революционному движению [...]. До какой степени, — восклицал царедворец Корф, — мы еще отстали от проявления гласности в чем бы то ни было!»[59]
«Щелчок» справа последовал и от министра двора, передавшего в августе 1857 года «совершенно секретное» послание автору (извлечения из которого, а также ответ Корфа даются далее в переводе с французского). Адлерберг пенял Корфу и себе, что не заметил одного опасного отрывка в книге. Речь шла о публикации старинного, еще екатерининских времен, письма великого князя Александра Павловича (будущего Александра I) к Виктору Павловичу Кочубею от 10 мая 1796 года. Этот документ был нужен Корфу как предыстория идеи отречения, разочарования у Александра I, наложившей печать на вопросы престолонаследия в 1825 году.
Александр завидует близкому другу, ибо недоволен своим положением. «Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих, в моих глазах, медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями
