Секретики - [46]
Может, я простыл еще в вагоне, где так противно дуло из окна, а может, по дороге к церкви. Всю каникулярную неделю я валяюсь на тюфяке, читаю “Трех мушкетеров” и смотрю телевизор. Это счастье, потому что дома телевизора по-прежнему нет. Правда, передачи по большей части. Папа уходит на весь день, а вернувшись, сует мне градусник и целует перед сном. От него пахнет вином. Папа рассказывает об убийстве первых русских святых, о князьях Борисе и Глебе, которых во крещении звали Романом и Давидом, – он пишет о них очень важную статью… Роман, Давид, Глеб, Борис, Святополк Окаянный, Ярослав Мудрый, имена сливаются в голове в какую-то абракадабру. “Ро-да-гле-бо”, – бормочу я, чтобы запомнить, и проваливаюсь в глубокий сон.
Температура спала ко дню нашего отъезда. Папа надевает на меня длинный шарф и свитер, взятые взаймы у сына Грица, с которым за всё это время мы, стесняясь друг друга, так и не сдружились. В этих одежках под теплым пальто я похож на сосиску в тесте – папа купил их шесть штук в привокзальном буфете, а еще песочные пирожные, украшенные сверху розовыми зигзагами из крема. Пирожные полагаются мне за страдания. Мы садимся в обычный купейный вагон, папа уступает нижнюю полку и говорит: “Прости, что так получилось. Но всё же кое-что ты увидел”. Мы быстро съедаем наши запасы, запивая их чаем из стаканов в мельхиоровых подстаканниках. На моем изображен Юрий Долгорукий верхом на коне с вытянутой вперед рукой. Долгорукий – основатель Москвы, эту статую я много раз видел на улице Горького рядом со знаменитым рестораном “Арагви”, куда папа обещал меня сводить, но так никогда и не сводил. Наверное, потому, что ходить по ресторанам в нашей семье, где втайне от детей всегда считали копейки, считалось мещанством. Папа наклоняется ко мне, его курчавая борода приятно щекочет щеку, он ершит мои волосы и долго не убирает руку с головы.
– Ты еще много раз побываешь в Новгороде, и я всё тебе покажу, – говорит он, весело глядя мне в глаза, словно предвкушая, как же это будет здорово.
В Новгороде с отцом я был еще один раз, проездом в деревню Тулитово. Он водил нас с братом по Ярославову дворищу и Торговой стороне, по Софийскому собору, залезал с нами на Часозвоню и высокий Кокуй, не похожий на другие башни. Свозил в Юрьевский монастырь, показав по пути Петра и Павла на Сильнище, церковь XII века, едва различимую за высокими кладбищенскими деревьями. Еще мы были в потрясающе высокой и стройной церкви Спаса на Ильине, и мне не забыть образ Пантократора работы Феофана Грека. Он глядит из-под купола на людей внизу, маленьких и слегка придавленных его огромными очами. Феофана Грека тоже подарил мне папа.
Облик древнейшего города северной Руси, названного по странному стечению обстоятельств Новым городом, закрепился в памяти именно в той, первой поездке. В Новгороде уже давно не встретить телеги, запряженной мохнатой тягловой лошадью с заиндевевшей на морозе бородой. Театр много лет назад переехал в Плотницкий конец, в огромную орясину неподалеку от церкви Петра и Павла в Кожевниках. Каждый раз, приезжая в Новгород, я вспоминаю тот старый, патриархальный город, открывшийся мне благодаря папе, любившему его крепко, как и меня, хотя он старался этого не показывать.
12
Когда я пошел в школу, мы начали снимать дачу в Зеленоградской, на левой стороне железной дороги, где были дачи Академии наук. У деда с бабкой здесь было много знакомых: какой-то известный библиофил, какие-то старушки-филологини, академик Александров с женой, которых дед с бабкой по старой памяти звали То и Мара. Знаменитый физик, трижды Герой Соцтруда, член ЦК КПСС и президент Академии наук был большим мужчиной, лысым как колено. Он иногда приезжал на дачу, где в основном жили его дети. С внучкой Александрова Тонькой я дружил. Однажды, еще до войны, дед и бабка сплавлялись по Волге с молодым тогда еще физиком и его женой, провели отпуск вместе, но после не общались, дороги их сильно разошлись. Они тепло здоровались, встречаясь на даче, бабка, кажется, даже заходила к жене академика на чай. У Анатолия Петровича в академии была кличка Фантомас. Простой в общении, не лишенный самоиронии, он и сам себя так порой называл. Приезжал он на черной “Волге” с шофером и охранником. Лицо у Александрова было строгое, как и полагается настоящему начальнику.
Каждый год у Александровых разыгрывали костюмированную шараду, приуроченную ко дню рождения любимой внучки Тоньки. Тем летом, задолго до дня рождения, шофер привез на дачу кучу костюмов: военную форму, ватники, сапоги разных размеров, пилотки, автоматы без бойков, вероятно, позаимствованные в Театре Советской Армии.
Шарада. Лето 1965
За день до представления на балконе второго этажа установили длинную выступающую балку, к концу которой прикрепили блок. Под балконом, чуть в стороне, соорудили нечто вроде землянки с настилом из бревен, уложенных в три наката, а на лужайку перед домом натащили стульев для гостей. Во время этих приготовлений мы, актеры, давно наряженные и готовые к выступлению, сидели в гостиной, наблюдая в окно за происходящим.
