Секретики - [42]

Куда делся Малыш, я не знаю. Мне кажется, что больше я его не видел или не замечал. А вот Гашек был всегда рядом, и его смех неизменно звучал на переменах – веселый и идиотский. В последних классах он со своим закадычным другом начал заниматься культуризмом. Тренировки превратили его огромное тело в гору рельефных мышц. Они ходили вдвоем по Беговой в борцовских майках на бретельках, поигрывая мышцами и вызывая наше немое восхищение. Еще они занимались греблей на каноэ. А потом, в возрасте восемнадцати лет, его товарищ умер от разрыва сердца: тренер кормил их стероидами, и парень просто перестарался. Гашек окончил Строгановку. Художником он не стал, а занялся бизнесом, сосредоточив в своих руках заказы на мозаики, скульптуры и оформительские работы. На него трудилось много безымянных исполнителей. При Лужкове его дела пошли в гору, он получал заказы на памятники по всей стране и вскоре возглавил Московское отделение Союза художников. А еще он невероятно растолстел, страдал одышкой, постоянно утирал стекающий со лба пот. Встречая меня, он всегда улыбался и пожимал руку. Московское отделение Союза художников изначально находилось в нашем доме, а Гашек стал еще и бессменным председателем ЖЭКа, сосредоточив в своих руках все рычаги управления. Два года жильцы не платили квартплату – ее покрывали деньги от аренды домовых помещений. Потом вдруг квартплата вернулась и даже немного возросла. Дом зажил привычной жизнью. Гашек прочно стоял у руля, и тут, на пике своего финансового могущества, он неожиданно умер. После него остались запутанные схемы аренды, изношенная аппаратура в котельной, нуждающаяся в срочном ремонте, и пустые счета. Пришедший ему на смену председатель продержался недолго и сел в тюрьму. Оказалось, он числился по совместительству председателем еще в двадцати фирмах и товариществах, участвуя в разнообразных махинациях.

Гашек был куда умнее, поймать его за руку никому не удавалось. Держался он барином, носил огромные сердоликовые перстни и ботинки из крокодиловой кожи, ездил на кадиллаке и огромном шевроле “Каприз”, играя в эдакого дона Корлеоне, собирал антиквариат, умело обворовывал как зависящих от него художников, которым доставал работу, так и жильцов дома, в котором вырос. Перед смертью он успел устроить в Новой Третьяковке огромную выставку работ отца, сумбурную и плохо отобранную. Еще он добился от городских властей разрешения повесить на стену дома броскую и дорогую памятную доску с портретом Горяева-старшего. Он был настоящим махинатором и ловкачом, но почему-то лично у меня никогда не вызывал зависти или презрения. Гашек был частью дома, такой же, как Левка Баршай, сын известного дирижера, паливший спьяну из двустволки в стену коммунальной квартиры, и многие другие. Гашек он Гашек и есть. Вспоминая его, я уверен в одном: никого на свете не вызывали со двора, трубя в горн и размахивая шведским флагом.

10

В шестом классе, к слову, меня исключили из пионеров и на неделю выгнали из школы. За что – не помню, но почему-то было понятно, что наказание не страшное, сравнимое со стоянием в углу. Дома я ничего не сказал, ушел утром и встретил ребят, идущих в школу, у входа в кинотеатр “Темп”, что был в соседнем доме. Я готовился посетить первый сеанс “Неуловимых мстителей”.

– Не боишься, что выгонят совсем?

– Меня отстранили от занятий на неделю.

– А если галстук не вернут?

– Им же меня в комсомол принимать, значит вернут.

Почему я был в этом уверен? Да потому, что Клёпа, сам Клёпа, не раз прогуливавший школу, так мне объяснил. Как я мог ему не поверить? Кстати, “Неуловимых”, великий советский боевик тех лет, я посмотрел четыре раза подряд, а потом, когда устали глаза, пошел за гаражи около школы и, дождавшись конца уроков, отправился домой эдаким непорочным школяром. За просмотр кино не заплатил ни копейки – это было просто. Двери, из которых зрители выходили после просмотра, всегда открывали перед сеансом, чтобы проветрить помещение. Надо было незаметно войти и спрятаться за тяжелой портьерой, а когда фильм начинался и контролерша уходила в холл, вынырнуть из-за нее и проскользнуть в зал. В будние дни, в отличие от выходных, зрителей было мало и контролеры за портьеры не заглядывали. На первом ряду, правда, приходилось сильно задирать голову, но забесплатно можно было вытерпеть и не такое неудобство. Зато ты успевал выскочить из кинозала раньше контролерши, которая открывала двери после сеанса.

Прогулка на лыжах

В пионеры меня вскоре приняли, Клёпа оказался прав. Когда я пришел через неделю, мне велели привести в школу родителей, но я замотал это дело, какое-то время говорил, что мама болеет, и, о чудо, про меня забыли. Классная сказала, что мне вернут галстук, если соберу больше всех макулатуры. Тут уж я постарался – бегал как оголтелый по окрестным домам и клянчил газеты, а когда надоело бегать, придумал, как таскать ее из сарая, где лежали тонны собранной бумаги. Отломав доску в углу, около забора, я пробирался в сарай с другой стороны и выдирал из общей кучи уже готовые пачки, перевязанные бечевой. А потом уходил через дыру в школьном заборе, делал круг, входил в ворота и небрежно бросал на весы очередную добычу. Главное было не спешить и выждать во дворе с полчаса, чтобы не заподозрили неладное. Таким способом можно было бы выполнить план и трижды, но я каждый раз смотрел на доску, где мелом отмечались сданные килограммы, и внимательно следил за тем, чтобы успех в соревновании был мне обеспечен. Некоторые одноклассники знали о моем способе собирать макулатуру, но никто меня не сдал, все понимали, что я просто стараюсь вернуть пионерский галстук. И я его вернул. На линейке, посвященной подведению итогов соревнования по сбору макулатуры, мне торжественно повязали его на шею – шелковый, алый, отглаженный мамой. Меня назвали перековавшимся и великодушно простили.