Секретарь обкома - [41]

Едва он вошел в свой обкомовский кабинет, за ним следом потянулись туда Лаврентьев, Сергеев, Костин, председатель совнархоза Иващенко; пришел даже Огнев, который не очень-то любил участвовать в обсуждении вопросов и проблем, которые относил к хозяйственным; но тут дело иное: партийная организация области отчитывалась в работе, проделанной за зиму и за весну — за добрых полгода.

Василий Антонович рассказывал очень подробно. И о том, как перед ним выступал Артамонов, и о том, как слушали и Артамонова, а затем и его, Василия Антоновича, какие реплики подавали секретари ЦК, как был оценен доклад.

— В ЦК о нашей работе отзываются неплохо, — говорил он. — Но от высокогорцев мы все-таки отстаем. Это наверху видят, но из деликатности в лицо нам каждый день нашим отставанием не тычут. Считают, что мы сами должны понять и сделать наконец для себя вывод. Средненько крутить маховики областной машины не так уж и трудно: до планчика более или менее дотягиваем, контрольные цифирьки выполняем… Сейчас требуется уже иное. Сейчас от нас хотят жаркой творческой работы. Такой, чтобы все, какие только есть в массах силы, которые пока дремлют, какие ещё скрыты, — чтобы все они были приведены в кипучее, боевое действие. План — это как бы обязательный рубеж, ниже которого нельзя. Он как бы минимум, не дотянуть до которого просто стыдно. И бороться за минимум — не слишком великое геройство. Это вроде принципиального троечничества. Ходить в троечниках, в посредственных…

Василий Антонович умолк. «Начал за здравие, — подумал он, — а кончил за упокой. Тоже — взбодрил товарищей!»

— Бот черта какая в нас выработалась! — Он улыбнулся. — Никогда не быть собой довольными. Даже когда хвалят.

— И ты прав, Василий Антонович, — сказал председатель совнархоза Иващенко. — Чего тут упиваться похвалами, когда ещё столько белых пятен. Покопались мы в областном хозяйстве, — уймища неиспользованных возможностей! Тут тебе и кооперирование предприятий, тут и ликви-дация встречных перевозок, и более рациональное использование сырья, топлива. Любой заводишко, любая артель может без всяких дополнительных затрат, только за счет более разумного использования оборудования, давать в полтора-два раза продукции больше, чем дает.

— Значит, прав Артамонов, который взял на себя обязательство в течение года увеличить в области поголовье скота в два раза? — сказал Василий Антонович. — Мы почему-то не решились назвать такую цифру.

— Не почему-то, а потому, что подсчитали все до последнего овечьего хвоста, и подсчет нам не позволил так размахнуться, — сказал Лаврентьев. — Арифметика штука упрямая.

— Но есть ещё и алгебра, — возразил Василий Антонович. — Есть высшая математика…

— Что дважды два пять — и с помощью алгебры не докажешь, — упорствовал Лаврентьев. — Если бы коровы не телились, а котились — теленка бы по четыре враз, тогда, может быть…

— На кормовую базу надо нажимать, — сказал Василий Антонович. — Я послушал, чем берут иные области. Они берут кормами, обилием кормов. Что кукурузы мы насеяли в этом году вдвое против плана, это замечательно. Это непременно скажется.

— Но скажется в чем? — Лаврентьева было никак не сбить. — В том, — говорил он упрямо, — что возрастет продуктивность скота, больше дадим молока и мяса. Но как ты, даже при обилии кормов, за один год увеличишь вдвое поголовье скота? Как?

День секретаря обкома шел в работе — в телефонных звонках, в разговорах, в переговорах, в составлении документов, в подписывании бумаг. Такие дни были неизбежны и необходимы; как ни любил Василий Антонович выезды в область, в районные города, в села, на предприятия, он понимал, что и без таких аппаратных дней обойтись нельзя. Может быть, в будущем этого не станет. Но, видимо, в очень далеком будущем, когда будет построен полный и совершенный коммунизм. А пока, хочешь не хочешь, нравится это тебе или не нравится, — заседай, составляй бумаги, подписывай, разговаривай и уговаривай, нажимай и даже иной раз прижимай, и крепко прижимай, без чего тоже пока ещё не обойдешься.

В конце дня он попросил Воробьева, чтобы принесли стакан чаю покрепче. Воробьев сказал ему, что Черногус поправился, из больницы вышел и что главный врач звонил два дня назад — если, мол, Василий Антонович желает с ним повидаться, пожалуйста, можно.

— Свяжи-ка меня с ним, Илья Семенович, с Черногусом. — Василий Антонович хотел повидаться с директором музея немедленно. По правде говоря, Черногус не давал ему покоя все эти две долгие недели. Что-то в истории с Черногусом выходило за рамки повседневного. Надо было это прояснить, разъяснить, — нельзя, чтобы старый коммунист и дальше нес в себе такое озлобление против обкома партии, против него, Василия Антоновича. Кто-то тут прав, а кто-то и неправ. Не могут же быть правыми обе стороны. Нельзя было не прислушаться к мнению большевика, участника гражданской войны, если это мнение верное. Но нельзя было оставить его и без ответа, если оно неверное.

— На работе Черногуса уже нет, — сказал Воробьев, наведя справки. — Ушел домой. А дома телефона не имеет. Есть телефон у соседей. В экстренных случаях вызывают через них.