Секретарь обкома - [102]

Возвратясь в обком, Василий Антонович сказал Воробьеву:

— Не переживай. Поездка была полезной. Хорошо, что они меня на такую экскурсию вытащили. Сам бы, пожалуй, никогда не собрался.

28

Пленум был большой. Собрались на него не только члены и кандидаты Центрального Комитета партии, не только члены Центральной ревизионной комиссии КПСС, но и добрая тысяча передовиков сельского хозяйства. Заседали поэтому не в том круглом и высоком, украшенном лепкой, освещенном мягким светом зале, где обычно проходили пленумы, а в Большом Кремлевском дворце, в зале заседаний Верховного Совета СССР.

На примере нескольких союзных республики областей участники пленума обсуждали острые и важные, решенные и нерешенные вопросы развития сельского хозяйства. В выступлениях довольно часто поминалась Высокогорская область, а вместе с нею называли и имя секретаря Высокогорского обкома партии Артема Герасимовича Артамонова. Ещё по дороге в Москву, в поезде, Василий Антонович и Лаврентьев услышали сообщение по радио о награждении большой группы высокогорцев орденами и медалями. Восемнадцать человек получили ордена Ленина, семьдесят четыре — ордена Трудового Красного Знамени; были «Знаки Почета», были медали «За трудовую доблесть» и «За трудовое отличие». А семеро, в том числе две доярки, свинарь, два тракториста и комбайнер, удостоены звания Героя Социалистического Труда. Седьмым среди них был первый секретарь обкома — товарищ Артамонов.

Больно кольнуло это сообщение в сердце Василия Антоновича. Лежа на мягкой постели, слегка подбрасываемый размятыми пружинами, он до полуночи курил папиросу за папиросой, Лаврентьев, лежавший на соседней постели их двухместного купе, сказал: «Да, загуляют теперь ребятки», — и уснул. А Василий Антонович все перебирал и перебирал в уме каждую известную ему деталь в работе Артамонова. Василий Антонович не был излишне завистлив, но не мог он быть и безразличным к успехам соседей. Высокогорцы располагают тем же, чем и старгородцы, но вот идут впереди, решительно впереди. Они лучше используют свои возможности, лучше хозяйствуют, лучше работают. Василия Антоновича беспокоило чувство вины перед людьми его области. Он вспоминал имена и лица председателей колхозов, доярок, бригадиров, птичниц, трактористов. Онитоже работают отлично, самозабвенно, они тоже достойны не меньших наград, чем высокогорские передовики. Так в чем же дело? Не в том ли, что обком, да, да, да, Старгородский обком и лично он, Василий Антонович Денисов, не сумели ещё сделать так; чтобы разрозненные успехи отдельных людей слились в мощный успех всей области, чтобы не было лишь отличных показателей передовиков, а были бы отличные показатели по всей области, как у высокогорцев?

Чувство это было назойливое, нудное, неприятное. Значит, что же, спрашивал себя Василий Антонович, значит, ты, Денисов, не умеешь работать так, как умеет Артамонов? Но ты же делаешь все, что можешь, ты не знаешь, что такое лень, ты даже отдыхаешь плохо, торопливо, беспокойно, ты не справляешься ни с чем личным, постоянно отставляя его во имя дела, порученного тебе партией. Значит, что же ещё? Значит, организаторских способностей у Артамонова больше, чем у тебя. Да, вывод неутешительный.

Пихают в бок пружины, щелкают, позванивают. А ты лежи и думай, лежи и думай…

Но не только там, в поезде, трудно и упорно размышлял Василий Антонович. Нацепив на ухо пластмассовый прозрачный крючок с белой пуговкой трансляционного устройства, он хотя и слушает выступления, но в каждом из них непременно старается найти общее или с делами своей, Стар-городской, области, или соседней, Высокогорской. Хорошо, как и подобает имениннику, выступил Артаманов. Он рассказал о людях, которые обеспечили успех области, о росте поголовья скота, об урожайности, о строительстве дорог, о перепланировке селений. Ему шумно аплодировали. Но в перерыве Василий Антонович обратил внимание на то, что некоторые из секретарей обкомов, комментируя речь Артамонова, — правда, не в полный голос, а так, между собой, вполсловечка, — не очень-то сочувственно высказывались по поводу его манеры держаться на трибуне. «Что Наполеон. Невозмутим и величествен». — «Сам таким будешь, когда почести на тебя посыплются». — «Может быть, может быть. Не знаю. Не сыпались пока». Заметили даже, что Артамонов ни разу не обернулся на реплики секретарей ЦК; отвечал на них не то чтобы с достоинством — это качество люди любят, ценят и уважают за него; нет, тут было чувство не столько достоинства, сколько того состояния, когда под воздействием счастливых обстоятельств человек начинает обретать уверенность, будто ему уже все можно, все позволено, все по плечу.

Артамонов ходил по фойе, по Георгиевскому залу, по Грановитой палате, на поздравления, на кивки, на рукопожатия отвечал сдержанно, без улыбки, серьезно, спокойно. Только навстречу Василию Антоновичу он радушно распахнул широкие объятия: «Здравствуй, здравствуй, сосед! Что-то давно мы с тобой не виделись. Навещу тебя сегодня-завтра. Не возражаешь? В каком номере устроился? Это на шестом этаже? Зайду, зайду». Василий Антонович любил пленумы ЦК. Кого только не встретишь на них, с кем не переговоришь. В киосках, открывающихся на время пленумов в Грановитой палате, накупишь книг, журналов. Или вот там, в правом углу, где всегда торгуют две приветливые женщины — Анна Трофимовна и Циля Ефимовна, возле их прилавка с карандашами, вечными ручками, записными книжками, пачками бумаги, портфелями и пишущими машинками, собираются любители интересных новинок: необыкновенных электрических бритв, перочинных ножей со множеством предметов, механических точилок для карандашей.