Секретарь - [23]

— Пять минут, — повторил Мёленбек.

— Один, два, три… — начал считать Иахим.

— А можно, блин, без этого? — попросил Лёшка.

Штессан пожал плечами, но умолк.

Как нарочно, счёт продолжился в Лёшкиной голове, отщёлкивая шустрые секунды. Семь, восемь, девять… Больно? Да, больно. Четыре стяжки, говорите? Лодыжка, колено, лопатка, шея. Кажется, так. Ликурт, блин. Ликрант самый настоящий. Девятнадцать, двадцать… Как еще развязаться…

Лёшка подышал и, чтобы не мешала взмахивающая нога Штессана, закрыл глаза. Двадцать семь, двадцать восемь…

— Правильно, — подсказал Иахим, — сосредоточься.

Нет, боль была не то чтобы сильная, скорее, надоедливая. Колено давит на голень. Пятка вывернута. Тридцать шесть… Значит, надо вывести колено.

— Как Фраги? — спросил Штессан.

— Нормально, — ответил Мёленбек. — Пожалуй, он воспрял духом.

Лёшка скрипнул зубами.

Отвлекают. Пусть. Взрослые, казалось бы, люди. Сорок девять, пятьдесят… Ого, почти минута уже. Чуть присесть бы. Но верно ли это? Шее от приседания ни холодно, ни жарко. Плюс лопатка. Головоломка, блин.

В телевизоре как-то учили освобождаться от захвата запястья. Выводить руку надо было в сторону слабины, там, где при захвате, большой палец противника соединялся с остальными.

А ещё Лёшке вспомнилось, как отец притащил с работы три хитроизогнутых гвоздя, пронзивших друг друга.

В отцовских руках железный клубок посредством непонятных манипуляций со звоном распадался на элементы, а затем также непонятно снова собирался в целое. Магия! Колдовство!

Лёшке, кажется, было семь, и он, приглядывая за братом, одно время вовсю желал чуда — чтобы сплёвшиеся гвозди разделились и от его неловких попыток. Но нет, гвозди звякали, кололись, но упрямо держали трио так, что он даже разревелся от бессилия…

— Две минуты! — сказал Мёленбек.

Блин! Лёшка разозлился на самого себя. Думаю тут, вспоминаю, а время летит. А надо как в ойме, никого, ничего…

Лопатка, шея… лодыжка…

Он вдруг увидел тоненькие ниточки, протянувшиеся от них к животу. Ниточки пульсировали и пропадали, вновь проявлялись, взблёскивали.

Почему к животу? И что, стукнуть себя в живот? Что за странная точка схождения? Может это обманка?

Лёшка напряг внутреннее зрение. А какое ещё зрение за веками? Только внутреннее. Нити действительно сходились у солнечного сплетения, на палец, на два ниже. Как невесомые паутинки. Хорошо быть секретарём, всякие секреты — как на ладони, боль вот, пожалуйста. Что с ней делать только? Где кнопка, Урри?

Из набора доступных движений выберите единственно верное.

— Идём к четырём.

Это уже Штессан.

Сговорились, что ли? Комментируют. Ну и пусть комментируют. Будто он способен за пять минут вот так, с бухты-барахты!

Это ещё с ойме повезло…

Блин блинский! Хорошо, все точки связаны с животом. Что можно сделать с животом? С чем он связан? Нити-то сходятся не на поверхности, в глубине. Тут только…

Лёшка улыбнулся.

— Наш мальчик, похоже, прозрел, — сказал Мёленбек.

— Время есть, — сказал Иахим.

А Лёшка, вдохнув, медленно выпустил воздух через ноздри. Весь. И, выталкивая остатки из легких, втянул живот.

Плечи чуть опустились вниз, таз слегка просел, и болевые стяжки, оставшись без связавшего их узла, полопались с чуть слышным струнным звоном.

Дзаун-нг!

Лёшка открыл глаза, пошевелил несмело плечом, тем, под которым сидела червоточина боли, и не обнаружил неудобства.

— Ещё!

Самое смешное, он не хотел этого говорить, слово вырвалось само, раздвинуло челюсти — и фьюить! Впрочем, оно не показалось Лёшке не верным. Это поначалу было страшно, а сейчас… Зуд азарта — вот что он испытывал сейчас. Ведь разгадал, разгадал!

Расхохотался, откинувшись на спинку кресла, Мёленбек.

— Ты смотри, Иахим, ему мало!

— Ну, это ещё не сквир, — не без удовольствия сказал Штессан, — но где-то рядом.

— Я уложился? — спросил Лёшка.

— Да, — кивнул Мёленбек, — и моё обещание остаётся в силе. Но, пожалуй, я реализую его за ужином. Ты не против?

— Нет, — мотнул головой Лёшка.

— Ну и чего стоишь? — спросил Штессан. — Страшно, что ещё на стяжке? Солье, — обратился он к Мёленбеку, — может, пока отпустим его домой? Порывался же, в окно вылезал.

Лёшка покраснел.

— Я это… я уже передумал.

Мёленбек переставил фигурки на столе.

— Да, пусть идёт. Алексей, ты можешь быть свободен. До восьми. А сейчас, — он бросил взгляд на часы, висящие рядом с фальшивой панелью, — без двенадцати три. Думаю, успеешь обернуться туда и обратно.

— Заодно домашних обрадуешь, — сказал Штессан.

— Ну, наверное… — Лёшка нащупал в кармане деньги. Две триста мамане, три себе. Или наоборот? — Так я пойду?

— Беги уже.

— Спасибо.

Лёшка рванул за дверь.

— Халат не забудь снять! — крикнул вдогонку Иахим.

Халат, действительно, прилип, как вторая кожа.

Лёшка содрал его и накинул куртку, сдвинул козлы. Затем вернулся и аккуратно повесил халат на вешалку. А то потом, блин, искать. Взглядом скользнул по стене — его мазня на фоне жёлтой, уже окрашенной верхней половины выглядела жалко. Не, так-то понятно, с чего Штессан разозлился. Кто бы не разозлился?

Лёшка вздохнул и, пообещав себе завтра с утра закрасить свой участок, вышел во двор, хлопнул железными, не закрытыми воротами.