Секрет опричника; Преступление в слободе - [107]

А может, вырвавшееся у Пташникова предположение, что настоящий тайник находится совсем рядом, не так уж далеко от истины?

Но это было бы слишком просто. Вероятно, – решил я, – новгородским сокровищам выпала более сложная и запутанная судьба.

Здесь мои рассуждения приняли новое направление.

– О каком все-таки тайнике, о котором «государю ведомо», сообщалось в грамоте Фуникову?

– Скорее всего, мы никогда этого не узнаем, – ответил мне Окладин.

Его слова будто ударили краеведа:

– И вы до сих пор не поняли, что это за тайник?!

– Представьте себе – нет.

– Тут все ясно как божий день! Речь идет о том самом тайнике, в котором хранилась библиотека Ивана Грозного! Туда свозились книги из разграбленного Новгорода, там же оказались и новгородские сокровища!

– Весьма любопытное предположение, – с удовольствием выслушал версию краеведа Винтер.

– Библиотека Ивана Грозного – легенда, миф, сказочка для любителей таинственных загадок и приключений! – махнул рукой Окладин, словно перечеркнул саму мысль о возможности существования библиотеки.

Эта категоричность возмутила Пташникова.

– О том, что у Ивана Грозного была богатейшая библиотека, включающая в себя, помимо русских летописей, латинские и греческие книги, сохранились письменные свидетельства. Почему вы им не верите? – буквально накинулся он на Окладина, найдя неожиданную поддержку в лице Винтера.

Но историка не так-то легко было переубедить.

– Подумайте сами – как в полуазиатской Московии могли оказаться книги античных авторов? – произнес Окладин таким тоном, словно пытался образумить краеведа. – В те времена их некому было здесь читать.

– Высказывалось предположение, что начало библиотеке московских государей положила Софья Палеолог – жена Ивана Третьего. Она привезла в Москву библиотеку византийских императоров, – все больше горячился Пташников.

– Эти сведения весьма сомнительны и не подтверждены письменными документами, – стоял на своем Окладин. – Существование мифической библиотеки московских государей связывают с именем Ивана Грозного. Трудно поверить, чтобы такого человека, как Грозный, залившего русское государство кровью, могли интересовать книжные сокровища. Не случайно до сих пор идут споры, был ли он грамотным.

– А как же переписка с Курбским? – спросил я историка.

– Она сохранилась только в копиях семнадцатого века.

Я снова вспомнил разговор в электричке Москва – Александров, где мы впервые встретились с Отто Бэром. Тогда Окладин заметил, что, по мнению американского ученого Эдварда Кинана, переписки между Грозным и Курбским не было, что она более позднего происхождения. Еще в тот раз мне хотелось узнать, в чем конкретно состояла версия Кинана и кто, по его мнению, был автором этой переписки.

– Эдвард Кинан разработал до такой степени неправдоподобную версию, что согласиться с ней – значит расписаться в полном отсутствии здравого смысла, – ответил на мой вопрос Пташников.

– Мне кажется любопытной только текстологическая сторона гипотезы Эдварда Кинана, – успокоил его Окладин. – Что же касается придуманной им версии возникновения переписки, то тут я с вами целиком согласен – выглядит она неправдоподобно.

– Эдвард Кинан утверждает, что начало переписке положил князь Семен Шаховской. Обиженный царем Михаилом Романовым, он якобы написал ему обличительное письмо, но вскоре, вернув себе царскую милость, переделал его в первое послание Курбского.

– С грехом пополам такую переделку еще можно допустить, сказал Окладин. – Шаховской был писателем по натуре, поэтому, потратив немало усилий на создание письма, вероятно, решил его хоть как-то использовать, пусть и не по первоначальному назначению.

– Но дальше Кинан придумывает нечто фантастическое, – продолжил краевед. – По его мнению, тот же Семен Шаховской или кто-то из его окружения пишет ответное письмо Грозному. С какой целью? Кинан не объясняет. Второе послание Грозного, как он считает, было создано спустя полвека Артамоном Матвеевым – приближенным царя Алексея Михайловича. Второе и третье послания Курбского, а также его «Историю о великом князе Московском», по Кинану, создали люди из окружения Василия Голицына – фаворита царевны Софьи. Таким образом, эта причудливая переписка, если верить Эдварду Кинану, продолжалась семь десятилетий. Вы можете допустить такую вероятность? – спросил меня краевед.

– Не вижу необходимости в столь сложной мистификации.

– Что и требовалось доказать!

По выражению лица Окладина было ясно, что какие-то доводы в пользу версии Эдварда Кинана у него все-таки остались, но сказал он о другом:

– Чтобы сделать окончательный вывод о подлинности переписки Грозного с Курбским, нужны оригиналы их посланий, а их нет.

– Возможно, они находятся всё там же – в библиотеке Грозного.

– Опять вы про эту легендарную библиотеку! С чего вы взяли, что Грозный был страстным книжником?

– Иначе он не вывозил бы книги из Новгорода. А о них прямо написано в дневнике опричника и в грамоте Фуникову.

– В дневнике Ганса Бэра сказано и о заговоре против Грозного, в котором якобы участвовал царевич Иван. Но вряд ли был такой заговор.

– А вы докажите!

– Что доказать?