Секрет Черчилля - [76]

В преамбуле декларации, которую должны были подписать 2 августа 1945 года, при закрытии конференции, можно было прочесть следующий параграф, в котором был выражен дух подписавших эту декларацию:

«Президент Трумэн, Генералиссимус Сталин и Премьер-Министр Эттли покидают эту Конференцию, которая укрепила связи между тремя Правительствами и расширила рамки их сотрудничества и понимания, с новой уверенностью, что их Правительства и народы, вместе с другими Объединенными Нациями, обеспечат создание справедливого и прочного мира»[120].

Не вызывает сомнения, что, если бы Черчилль вернулся в Потсдам, он никогда не подписал бы этот текст. Более того, не было бы никакой «потсдамской декларации» и исход конференции был бы совсем другим. Черчилль, как он это заявляет на последних страницах своих мемуаров, не взял бы на себя «ответственность ни за одно из соглашений, достигнутых в Потсдаме».

На конференции в Потсдаме существовали «разногласия, которые не могли быть урегулированы» ни в ходе пленарных заседаний, ни в ходе ежедневных встреч министров иностранных дел, — разногласия, противопоставлявшие Черчилля и президента Трумэна Сталину. Это было неизбежно. Прежде всего это был, как называл его Черчилль, «ужасный вопрос о польской границе».

Этот вопрос был поднят на первых же заседаниях конференции Сталиным, предложившим в качестве новой западной границы Польши линию по Одеру — Нейсе. Черчилль никогда не признавал этой границы.

Действительно «ужасный вопрос». Черчилль, уже решивший дать большое сражение на конференции, был готов взять на себя ответственность за открытый конфликт с Советами.

«Я намеревался, — признает он, — если бы меня вновь выбрали избиратели, как этого все ожидали, схватиться с советским правительством» по вопросу об этой демаркационной линии (Одер — Нейсе).

Если бы Черчиллю удалось посадить в Варшаве угодное ему правительство, то этот «ужасный вопрос» никогда бы не возникал и вообще вся «польская проблема» приняла бы другой характер. Польша стала бы участницей «западного блока», уже имевшегося в зародыше, и ей ни в чем не было бы отказа. Подобно тому как ей сразу после первой мировой войны отдали [Западную] Белоруссию. И Черчилль ссылался бы тогда на огромные жертвы, которые понесли поляки во второй мировой войне, в оправдание новой западной границы Польши, указывал бы на законность присоединения к Польше этих территорий с исторической и этнической точки зрения.

С того момента, как Польша ускользнула из-под его влияния и в Варшаве обосновалось «красное правительство», она больше не интересовала Черчилля. Отныне его интерес был обращен на Германию как на «завтрашнего» союзника. Он негодовал при мысли о том, что Польша выйдет из войны выросшей территориально и дружественной Советам. «Было много других дел, — как пишет Черчилль, — по которым надо было дать отпор советскому правительству, а также и полякам, которые поглотили огромные куски немецкой территории…»

Черчилль был единственным, кто столь ревностно защищал этот тезис, единственным, кто доводил его до конца, до самых крайних его последствий. Это было лишь предлогом, чтобы «схватиться с советским правительством». Когда он хотел созвать свою конференцию для «объяснения» со Сталиным, «ужасного вопроса о польской границе» не существовало. Сталин его еще не поднял.

Поэтому и не могло быть также «преемственности» британской политики. Политика, которую начал проводить Черчилль с приближением германской капитуляции и которую он продолжал в Потсдаме, была только его личной политикой. В случае его ухода с политической сцены она должна была прекратиться. Так оно и случилось.

«Результаты всеобщих выборов, — жалуется Черчилль в своих мемуарах, — рассекли переговоры на две части, прервали их раньше времени». Министры нового правительства, которые отправились в Потсдам, не могли «серьезно подготовиться» к этому.

Но дело было не в «неподготовленности» или в «неспособности». Преемники Черчилля не могли следовать его политике. Черчилль это открыто признал. Деятели нового правительства, говорит он, «не были осведомлены о моих идеях и моих планах».

Зато, если бы Черчилль вернулся в Потсдам, он бы реализовал свои «планы», «особенно план «объяснения» (кавычки принадлежат Черчиллю) в конце конференции, и в случае необходимости пошел бы скорее на открытый разрыв, чем разрешил уступить Польше какую-либо территорию западнее Одера и восточной Нейсе».

Английский народ вовремя остановил его на этом опасном пути. Британские избиратели своим спасительным вмешательством отстранили от власти самого авторитетного человека своей страны, имевшего наибольшие заслуги перед родиной, лишив его возможности проводить политику, которая привела бы к войне.

Вот так и не состоялась эта война, которая могла вспыхнуть тогда, когда другая едва только кончилась.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

XIII «ФУЛТОНСКИЙ НАБАТ»

Черчилль, хотя и отстраненный от власти, продолжал всей силой своего авторитета оказывать влияние на политику западных стран. Самым характерным для периода, наступившего непосредственно после войны, было то, что все политические идеи на Западе носили клеймо: «Сделано в Англии», а идейным вдохновителем являлся Уинстон С. Черчилль. Он был только лидером оппозиции, но обаяние его личности и его престиж были так велики, что он и издали господствовал над своими современниками и не только в английском политическом мире, но и в других странах Запада.