Секрет Черчилля - [56]
«Если мы проявим твердость в этой ситуации до того, как наши силы начнут рассеиваться, — подчеркивал Черчилль, — мы сможем избавить Европу от новой кровавой бойни. Иначе мы рискуем потерять все плоды нашей победы и не достичь ни одной из целей, стоящих перед Всемирной Организацией, — предотвращение агрессий и войн в будущем».
Но Черчилль на этом не остановился. Воздав хвалу «твердости», он предложил немедленно предпринять практические меры в этом духе.
«Я полагаю, — добавлял он, — что можно было бы отдать приказ о приостановке перемещения американских армий и авиации из Европы [на Дальний Восток], по крайней мере на несколько недель… Даже если этот приказ о приостановке перемещения станет известен, то последствия могут быть только положительными».
Для Черчилля настойчивость русских в вопросе о послевоенных правительствах в Польше и в других восточно-европейских странах представляла «территориальную агрессию», которой Соединенные Штаты и Англия должны были дать отпор, разумеется, от имени Объединенных Наций. По его мнению, если бы возобладала Советская точка зрения, следовало ожидать «новой кровавой бойни» в Европе. В этот момент «все будущее было неопределенным».
Между тем радость британского премьер-министра по поводу послания Трумэна от 12 мая была преждевременной. В Вашингтоне прекрасно отдавали себе отчет в ситуации и следили за ней не без некоторых опасений, которые проявились в новом послании Трумэна, датированном 16 мая. Президент заявлял, что «он не может, да и не желает втягивать свою страну в войну с югославами». (Так Черчилль резюмирует содержание послания президента.)
Действительно, Черчилль зашел так далеко, что возник риск общего конфликта, причиной которого могло стать «новое Сараево». И Трумэн, по-видимому, осознал, что допустил ошибку в послании 12 мая, рекомендуя держаться «твердо».
В третьем послании, помеченном датой 21 мая, Трумэн объявил Черчиллю, что нельзя «оставлять дела в существующем положении». Но он ни в коем случае не соглашался выйти за пределы более или менее ограниченных мер. Необходимо, писал он, отвергнуть требования Тито (относительно Триеста и Истрии)[89] и «без промедления послать подкрепления» американским и британским войскам, «чтобы у югославов не было никаких сомнений относительно намерений Соединенных Штатов и Англии». И Трумэн ставил в известность, что он предложил Эйзенхауэру и Александеру «устроить демонстрацию силы на земле и в воздухе, приурочив ее к моменту, когда будут отвергнуты последние требования Тито».
Он полагал, что, «если демонстрация будет достаточно мощной, она, возможно, приведет Тито в чувство», но, если «завяжутся бои», их следует трактовать как «пограничный инцидент».
В отличие от Черчилля американцы ни за что не хотели сильно увязнуть в Европе. В этот момент их взоры были обращены к Тихому океану, где продолжалась война. Послание Трумэна заканчивалось следующим образом:
«Я не должен допускать никакого вмешательства, если только оно не является неизбежным, которое могло бы стать препятствием для перемещения американских войск в район Тихого океана».
Но Черчилля «демонстрация силы» в Югославии интересовала гораздо больше, чем «перемещение» американских сил в район Тихого океана. 21 мая он телеграфировал Трумэну:
«Я полагаю, что если наша демонстрация будет достаточно внушительной, то все может решиться и без столкновений».
Черчилль был тем более настойчив, что за Тито и «югославской проблемой» он видел Сталина и «советскую проблему».
«Я полагаю, — прибавлял он, — что наша твердая позиция в этом деле окажется весьма полезной в наших дискуссиях со Сталиным».
Перспективы для Германии
В вопросе о Германии Черчилль продолжал идти своим путем с полным знанием дела. Когда на следующий день после капитуляции Германии он увидел, как последняя превращается в послевоенного союзника, он знал, что люди, которые пришли на смену Гитлеру, со своей стороны готовы вновь взять на себя роль «авангарда» Запада против красного Востока.
Они видели в капитуляции, которая похоронила их мечту о мировом господстве, только средство сохранить свое «правительство». Они поздравляли себя с тем, что вышли невредимыми из руин третьего рейха, чтобы снова восстановить в духе его основателя то, что уже было разрушено. У них было более чем достаточно оснований рассчитывать на попутный ветер.
В послании, с которым Дёниц обратился к немецкому народу 8 мая 1945 года по Фленсбургскому радио, уже чувствовалась его уверенность в том, что он вместе со своим «правительством» пережил потоп. Он был убежден, что западные державы будут склонны его поддержать.
«От западных держав, — говорил он, — зависит, сможет ли назначенное мной правительство и я сам продолжать нашу деятельность». И он великодушно предлагал свои услуги этим державам, будучи убежден, что они не замедлят принять его предложение.
