Секрет Черчилля - [28]

Вот почему также переговоры не должны были быть прерваны западными державами даже после обмена мнениями между Гиммлером и Бернадотом. Вот почему также не имела никакого смысла та настойчивость, с которой Черчилль во время своей беседы с Трумэном по телефону упирал на необходимость предупредить Сталина. На самом деле Трумэна просили принять участие в переговорах, целью которых не была капитуляция на восточном фронте.

Эта часть беседы Черчилль — Трумэн раскрывает особенно много. Трумэн потребовал, чтобы Гиммлер капитулировал перед всей «тройкой» и отказа от капитуляции «по крохам». Черчилль живейшим образом одобрил: «Нет, нет, нет. Никакой капитуляции по частям, когда мы имеем дело с таким человеком, как Гиммлер». Но если Черчилль проявлял в этом пункте такую же непримиримость, как и Трумэн, то лишь затем, чтобы добиться согласия президента начать переговоры. Трумэн согласился: «Вот именно, это как раз и моя точка зрения», а Черчилль продолжил, изложив при этом довольно прозрачно свою собственную точку зрения. Таким образом, переговоры должны были развернуться на базе предложений Гиммлера: «Разумеется, я имею в виду местную капитуляцию Гиммлера на фронте западных союзников». И Черчилль добавил к этому: «И затем, Эйзенхауэр по-прежнему полномочен принять капитуляцию Гиммлера, а в этом случае он [Гиммлер] готов сдаться». Это в действительности означало, что речь шла о новой местной капитуляции на всем западном фронте, точно такой же, какая имела место на итальянском фронте. Главнокомандующий союзными войсками на западе был волен действовать, полагая, что капитуляция германских армий на всем западном фронте была делом «тактического порядка».

Итак, главы обоих правительств лишь по видимости пришли к соглашению по этому вопросу: Германия капитулирует также перед русскими и Сталин будет предупрежден о предложении Гиммлера. Черчилль имел в виду при этом лишь согласие Сталина на ведение переговоров, поскольку речь шла только о капитуляции на западном фронте.

Небезынтересно отметить, что лондонское и вашингтонское правительства чувствовали себя связанными в отношении шведского правительства, поскольку последнее выступало в роли посредника. Шведский министр иностранных дел, уведомив английского и американского послов о предложении Гиммлера, переданном графом Бернадотом, хотел непременно «добиться ясности» по поводу определенного «настроения» (своего рода согласия), по-видимому достигнутого в ходе переговоров между графом и Гиммлером, а именно что будет действительно иметь место сепаратная капитуляция на западе. Гиммлер предполагал капитулировать в два этапа: сначала «на всем западном фронте, в Норвегии и Дании», а затем должна была последовать еще одна капитуляция. Первая «мера привела бы [в конечном итоге] в скором времени к общей капитуляции».

Шведский министр иностранных дел желал, чтобы признали, «что шведское правительство никогда не согласилось бы потворствовать тем или иным образом даже малейшей попытке посеять разлад между союзниками. Единственной причиной, по которой оно не могло проинформировать непосредственно советское правительство, было то, что Гиммлер специально обусловил, что это сообщение предназначается исключительно для западных держав». Именно последним надлежит предупредить русских и действовать соответствующим образом.

Вот каким образом Сталина на этот раз предупредили. Но как мы увидим далее, в развитии этого темного дела ничего не изменилось. Телеграммой, которую Черчилль отправил 25 апреля Сталину, он главным образом хотел успокоить его. Подчеркнув, что «Президент Соединенных Штатов также был информирован об этом», Черчилль заявлял: «Поскольку это касается Правительства Его Величества, не может идти речи ни о чем меньшем, кроме как об одновременной безоговорочной капитуляции перед тремя главными державами. Мы считаем, что Гиммлеру нужно сказать, что военнослужащие германских вооруженных сил, как одиночки, так и находящиеся в соединениях, должны повсюду сдаться на месте союзным войскам или их представителям»[42].

Это сообщение произвело соответствующее впечатление. Оно вызвало, по выражению Черчилля, «самое сердечное» послание, когда-либо полученное от Сталина.

«Зная Вас, — писал этот последний, — я не сомневался в том, что Вы будете действовать именно таким образом». И Черчилль немедленно ответил еще более любезно: «Я был весьма рад узнать, что Вы не сомневались в том, как я поступил бы и как буду всегда поступать в отношении Вашей великолепной страны и в отношении Вас лично»[43].

Но дела его доказывали, что думал он иначе.

Черчилль и «новая опасность»

Согласно Черчиллю, этим дело и ограничилось. Граф Бернадот передал Гиммлеру ответ союзников, который был-де сформулирован в духе обмена мнениями между премьер-министром и президентом и, теоретически, должен был положить конец переговорам, поскольку, опять-таки теоретически, не могло быть и речи о сепаратной капитуляции на всем западном фронте. И — все это согласно Черчиллю — о деле этом «больше не было никаких разговоров до того самого дня, когда его [то есть Гиммлера] арестовали».