Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей - [98]

Вспоминается и такой случай в лагерной жизни. В конце 1944 г. в наш лагерь пригнали итальянских солдат, которые под руководством Бадолио повернули оружие против немцев. Они, узнав, что мы русские, установили с нами добрые отношения. Мы плохо понимали друг друга, но понимали, как произносили бадольевцы, так мы называли их тогда. Они тихонько говорили: «Шталин гут, гитла капут». Мы в свою очередь им отвечали: «Бадолио гут, гитла капут». Через несколько месяцев в связи с приближением наших войск их куда-то угнали.

В лагере мы слышали о существовании в Германии власовской армии. И однажды нас, русских, строем погнали в иностранный барак. Это было помещение — подобие клуба с небольшой сценой, стульев и скамеек не было. Выступал мужчина средних лет в гражданском костюме. Что мне бросилось в глаза, на лацкане костюма был прикреплен малиновый значок флажка или знамени. Никто из узников не знал, что это за значок. Спустя десятилетия, я однажды на вокзале увидел гражданина с таким значком. Оказалось, это депутатский значок, депутата Верховного Совета.

Все его выступление свелось к тому, чтобы мы записались во власовскую армию, для того чтобы освободить от сталинской тирании и ненавистной антинародной коммунистической идеологии. Помню, вопросов к лектору не было. Лекция была неубедительной. Вернувшись в бараки, все мы возмущались наглости лектора, который искал среди нас дураков, которые испытывают на себе прелести фашистского рабства. В лагере позже интересовались мы, были ли добровольцы. Ходили наши ребята по баракам, несколько раз приходили и спрашивали у нас. Ничего не было слышно.

После того, как нас переодели в солдатскую форму и распределили по взводам и отделениям, ротам, познакомили нас с командирами, нам дали номер полевой почты, чтобы написали домой письма и узнали о судьбе своих родных и близких.

Наша часть, входившая в состав 153-го армейского запасного стрелкового полка, часто меняла место дислокации и почта не находила нашу часть вовремя. В результате в один день я получил шесть писем с Родины. Это была великая радость. Но вместе с временной радостью меня постигло огромное горе. Мать сообщила мне, что после эвакуации умерли от голода и холода маленькие брат и сестра, одна сестра была ранена. Брата моего дедушки расстреляли немцы. Отец, непригодный к строевой службе, находился в армии в стройбате. Мы, солдаты, вместе с боевой и политической подготовкой занимались демонтажом двух заводов для отправки в Советский Союз в счет репарации за причиненный ущерб фашистскими захватчиками. Это сахарный завод в Тангермюнде и завод по производству сырой резины.

Служба в армии после трехлетнего пребывания в немецком концлагере была ежедневным праздником для нас. Трехразовое питание, забота о нас наших замечательных командиров, которые сами испытали трудности войны, заставляла нас отвечать им тем же. Но мучила тоска по Родине. За отличные успехи в боевой и политической подготовке приказом от 22.07.1948 г. был награжден медалью «30 лет Советской армии и флота». «На основании Постановления Совета Министров СССР от 28.01.1950 г. уволен в запас со следующей отметкой в военном билете: наименование военноучетной специальности и должности квалификации — специалист штабной работы. Категория учета 1, группа учета СА, состав — сержанты».

Через неделю меня приняли на работу в Хвастовичский детский дом, который был расположен в деревне Мокрые Дворы.

Чтобы этого не видели

Пешаханова Лидия Александровна

г. Киров

Когда в нашу деревню Петровское пришли немцы, мне не было еще 7 лет. Я помню только, что они нас грабили и все увозили в Германию. Забивали свиней, кур гоняли под амбары и убивали палками, потом вытаскивали и, крича: «Курка!», уносили. Было очень страшно и жалко смотреть на их деяния. Как с животными, так и с людьми.

Мы жили бедно. Я помню только, что у нас в хате стоял большой деревянный сундук и на нем висел большой замок. В том сундуке были вещи мамы: одеяло теплое атласное, платье мамино, такое оранжевого цвета с голубыми цветочками, большой деревенский парчовый платок, он весь переливался разноцветными цветами, уж сильно был красивый. Мне мама говорила, что этот платок ей папа купил в честь моего рождения и она его хранила для меня. Мой папа, Панкратов Александр, умер, когда мне было только три месяца, и мне очень хотелось сохранить эту память об отце.

Однажды к нам пришли немцы и хотели отобрать все то, что лежало в этом сундуке. Но так как там висел очень большой замок, а ключа от него не было (наверное, мама взяла его с собой, потому что она все это время, когда приходили немцы, куда-то пряталась). Они стали искать топор, чтобы сбить замок. Но мне было жалко этих вещей, я села на сундук и стала с ними оговариваться, что я, мол, не дам им сломать замок. Тогда один из них подошел ко мне, взял меня за ручонки и кинул под порог, я вскочила и с плачем села опять на сундук и кричала им, что все равно не отдам. Они еще раз швырнули меня в угол. Я не знаю, что мной в то время владело, то ли детская жадность, то ли ненависть к врагу, но я еще раз попыталась вскочить и сесть на сундук, закрыв своими ручонками замок, когда они хотели его сбить топором. Тогда один из них схватил меня за волосы, а волосы у меня были длинные, кинул под порог, вытащил наган и хотел застрелить, но почему-то другой немец отвел этот наган из его рук в сторону и, побормотав что-то на своем языке, они ушли, сказав, что они завтра придут и чтобы матка оставила мне ключ. Но завтра рано утром я убежала во двор, где целый день пряталась и боялась, что они опять придут, но еще раз почему-то не пришли.