Седой Кавказ - [64]

– И ночью? – удивлялась Алпату.

– Да, работы много, – даже не моргнув, отвечал нанятый шпион.

Так продолжалось довольно долго. Наконец, Алпату не вытерпела.

– Ты врешь! – вскричала она. – Ты меня обманываешь!

– Если ты так считаешь, то я возвращаю деньги, – и он спокойно вернул полностью всю сумму, израсходованную женой на подкуп.

У Алпату глаза на лоб вылезли, после этого она к нему стала относиться не только с подчеркнутым уважением, но даже со страхом, чувствуя его превосходство.

И казалось бы, что Мараби находка для Домбы, но одно плохо – с детства он дружит с братьями Самбиевыми, а с Арзо одноклассник. И как только кто из Докуевых по старой памяти начинает поносить Самбиевых, Мараби встает и скрипя зубами уходит. Если речь об этом заходит в машине, начинает лихачить, так что пассажиры в ужасе от езды. Поняв, что лучше при Мараби Самбиевых не упоминать, все сдались, и только кровный враг – Албаст никак не мог угомониться, наслаждался он терзаниями нукера отца. Однако и этому наступил конец.

… Теперь, лежа в постели в новом доме Домба отчетливо вспомнил тот вечер, когда Албаст пристал к Мараби с уколами в адрес Самбиевых, после чего все и началось. Именно несдержанность Албаста, по мнению Домбы, привела к целому ряду взаимосвязанных событий, которые новой тревогой сжали в тисках сердце Докуева-старшего и значительно опустошили его с трудом нажитую казну.

Шла вторая декада июня. Неделю-полторы назад Домба вернулся из Москвы. Его позиции на комбинате вновь стали незыблемыми. Наслаждаясь блаженством стабильности доходов, он впал в эйфорию праздности, беззаботности.

В пятницу к часам одиннадцати на комбинат к Домбе заехал недавний друг – приятель Зайнди Эдишев, известный в городе картежник и повеса. Домба Эдишева не любил, уж больно знакома, и до омерзения узнаваема была улыбка и речь нового друга. И как Докуев ни стремился дистанцироваться от картежника, тот все более и более досаждал ему своим навязчивым вниманием и услугами.

Много раз картежник поставлял Домбе молоденьких, очень красивых девушек, даже из дальних городов. А потом в кругу друзей говорил, что проститутки в восторге от силы и энергии Докуева. А от его благородства и галантности девицы просто «в улете». Вначале Докуев смущался этих подробностей своей интимной жизни, но потом сам уверовал в силу своей плоти и только умиленно улыбался, когда Зайнди в кругу друзей расписывал достоинства немолодого гиганта. Далее эти же восторги перешли и в другую область. Оказалось, что Докуев сильнейший картежник. И, по словам профессионала Эдишева, дело даже не столько в мастерстве, сколько в везении и в психологической стойкости духа. Раз за разом все проигрывались, и в итоге за картами оставались только Домба и Зайнди, и почти всегда Докуев побеждал. Правда, выигрыш был ничтожен, да к тому же, как обычно, Домба расплачивался за обслугу и трапезу картежников. Как бы там ни было, Домба все больше и больше поддавался картежному соблазну и не раз ловил себя на мысли, что не только днем, но даже ночью ему стали грезиться карты, и как он выигрывает крупный куш. Вполне осязаемо немолодого Докуева стал засасывать картежный азарт. И в это время кто-то из старых знакомых подсказал, что Эдишев – дрянь, и его временные проигрыши и лесть – просто обман, приманка. Докуев и сам это чувствовал, но бешеный азарт, радость выигрыша толкали его в компанию картежников. Однако у него хватило разума предупредить своего верного нукера – Мараби. Дело в том, что Домба будучи трезвым, до очередного кутежа, просил Мараби, чтобы он в указанное время отрывал хозяина от любого, самого восхитительного дела. Бывало даже так, что Мараби вырывал Домбу из объятий девиц. Докуев пытался пинать, прыгать, приказывать, но верный нукер превращался в строгого блюстителя нравственности, и пожилому Домбе ничего не оставалось, как беспомощно махать конечностями в охапке дальнего родственника.

Те же действия предпринимал Мараби и во время картежных игр. Однажды Эдишев не выдержал наглости Мараби и рявкнул:

– Что ты себе позволяешь, щенок! Пошел прочь!

Волчьей яростью блеснули глаза Мараби, желваки забегали по щекам.

– Кто щенок, а кто шелудивый пес – неизвестно, – сухо выговорил молодой человек, – но он, – Мараби кивком указал на Докуева, – больше играть не будет.

– Подожди еще полчаса, погоди немного, – нервно взмолился Домба.

Однако нукер подхватил его под мышки и потащил из-за стола. В это время из соседней комнаты появились два верзилы, загородили дверь.

– Уйди, оставь меня, – дернулся Докуев.

Еще сильнее сжал его Мараби и громко и ясно выговорил:

– Я на службе, и больше он играть не будет. Расступитесь.

Вслед за этим, наступившее недолгое молчание нарушил Зайнди Эдишев.

– Выпустите их, – тихо приказал он.

Мараби обернулся к картежнику.

– А что, они без твоего указа могут и не выпустить нас? – ухмыльнулся он. – Пусть попробуют.

Злая щель пролегла на лбу картежника, но он промолчал, и буквально через день вновь объявился возле винно-коньячного комбината, и как ни в чем не бывало шутил с Домбой, по-дружески здоровался с Мараби.