Седьмой Сценарий. Часть 1. До путча - [5]

На существование в 60-е годы такой возможности указывает хотя бы интерес США к решению у нас в стране проблемы использования интеллектуального капитала, интеллектуальных сил общества. Учтя наш опыт, они осуществили рынок. Мы же взяли у них химизацию, кукурузу. Мы растворили коммунизм в несостоятельной концепции изобилия. И, как итог, начали пробуксовывать.

Эйфорическую радость по поводу того, что индустриальный социализм вот-вот будет улучшен, вытеснило постепенно разочарование. "Дочка", которая, не имея задатков "суперзвезды", ею, разумеется, не стала, превратилась в "падчерицу", которую если кто и мог взять замуж, так только очень и очень неразборчивый или корыстный жених, преследующий свои, весьма далекие от идеальных, цели.

Так началось разрушение социальной мотивации, которое ко второй половине 70-х годов приобрело характер мотивационной катастрофы. В отличие от экономической стагнации ,- которая вторична (!), – мотивационная катастрофа осталась и по сей день неотслеженной и неосмысленной. А ведь именно она лежит в основе всех экономических, социальных, политических болезней, поразивших наше общество. Тяжесть их, по-видимому, до сих пор еще до конца не осознана.

Наше понимание закономерностей, управляющих развитием – или деградацией – общества, осталось на уровне начала 60-х годов. Мы слепо верим в чисто экономические законы, хотя вот уже более десяти лет весь мир развивает сначала социологическую, потом психологическую и даже этическую экономику.

В то время как в Японии изучали опыт первых пятилеток как способ экономически эффективного использования психологических ресурсов, мы сосредоточились на ускоренной распродаже сырья и – разрушении психологических ресурсов общества. Нам до сих пор в диковинку, как это кто-то может использовать – вместе, разом (!) – психологические (и уж тем более этические!) и экономические категории. Для нас в этом – нарушение чистоты жанра, его эклектика. Увы, вне этой "эклектичности" сегодня никому не дано оценить перспективу развития, распутать весь узел противоречий.

Общество 70-х годов – это "общество разочарования". Его экономика – это экономика разочарования Характерные черты – заимствование, подмена созидания добыванием. В самом деле, а во имя чего созидать? Концепции будущего – нет, настоящее – уныло.

Ситуация поистине трагическая, сложившаяся у нас с вычислительной техникой, имеет своим источником все то же разочарование. Мы-де заведомо хуже, а раз так – зачем надрываться, зачем создавать свои машины?! К чему это приведет? СССР отстал в области вычислительной техники не только от США и Японии, но и от Южной Кореи. Мы производим компьютеров меньше, чем Тайвань, и они хуже по качеству.

Но главное: мы капитулировали психологически. И не только в вычислительной технике. Нет, пожалуй, уже ни одной отрасли, в которой бы мы не продекларировали свою несостоятельность, подчас даже вопреки объективной реальности. И разве не разочарование, не смена ценностных ориентаций легли в основу скачкообразного роста "теневого бизнеса", а если уж называть вещи своими именами, то криминальной национальной буржуазии, заявляющей о своих политических претензиях – пока лишь (!) – в ходе национальных конфликтов?

В массовом сознании возникла и закрепилась как будто сформированная намеренно, забавная, с точки зрения любого серьезного информационного аналитика, иллюзия, что капитализм – это и есть демократия. Идеалом рая земного для советского обывателя стали Швеция, Швейцария, на худой конец – Соединенное Королевство. Не вступая в дискуссии, просто как технолог, как человек, привыкший просчитывать сценарии возможного разворота событий, хочу сказать, что это нам "не грозит", извините, попросту "не светит". А вот колумбийский вариант – эдакий мафиозный тоталитаризм со специфическими оттенками для каждой из союзных республик – теоретически не исключен. Один из отечественных "бизнесменов", очевидно контролирующих южные плодоовощные республики, высказался по этому поводу вполне определенно: "С большевиками покончено, скоро возьмемся за либералов. – И забавно перефразировал Николая Шмелева: – Эффективно то, что безнравственно".

В отличие от наших прекраснодушных "шестидесятников" деятели преступного бизнеса в СССР, контролирующие не менее ста (!) миллиардов рублей, поделили страну на зоны влияния и свободно налаживают связи со своими зарубежными "коллегами", вплоть до откровенного участия в международных "форумах". Они-то прекрасно понимают, что первична политика, а не экономика. Они озабочены прежде всего вопросом о власти.

В обществе разочарования силы стремительно поляризовались. На одном полюсе – официозный камуфляж, хорошая мина. И чем сильней разочарование, тем толще слой грима, тем алей румяна. Сложился своего рода негативный консенсус. Ярмарка 70-х предложила два типа невест – на выбор: румяную куклу или оскобленный скелет. Одержимые игрой в правдолюбство, мыслители в массе своей выбрали вторую модель. Обыватель, жаждущий покоя, – первую. А работники идеологического фронта, занимающие промежуточное положение, как сказано у Чехова, женились сразу на двух. При тотальном господстве этой схемы мы с вами уже перестали бы есть, пить, одеваться, не говоря уже – запускать космические корабли. Борьба шла буквально не на жизнь, а на смерть. Увы, о ней пока еще сказано мало. Боролись те, для кого общественно-политический идеал сохранил свое обаяние. В известном смысле здесь сложился широкий демократический фронт. В него – хотя он не был ни зарегистрирован, ни провозглашен – вошли "спасатели" всех видов: как известные обществу имена, так и безвестные, и столь общественно непопулярные работники "органов", из числа тех, кто пытался остановить коррупцию (другие поддерживали ее, а для одураченного общественного мнения все были одним миром мазаны), и столь же "непопулярные" партийные лидеры, включая члена Политбюро, по поводу преждевременной кончины которого Брежнев плакал. (Леонид Ильич вообще был сентиментален. Или по крайней мере с успехом играл эту роль.)