Седьмой Сценарий. Часть 1. До путча - [3]

"Предчувствие гражданской войны!"

Да что же это получается? Костерили на всех интеллигентских кухнях большевиков за то, что они развязали эту самую гражданскую войну, и вдруг…

"Сон разума рождает чудовищ…" Характерно, что мы имеем дело с особым лихорадочным, конвульсивно деятельностным Сном, который Эрих Фромм назвал "сном на бегу". Общество лихорадочно бежит куда-то, в очередной раз не удосужившись уточнить – куда? То ли в Котлован, то ли в Светлое (теперь уже, очевидно, в капиталистическое) Будущее. Бежит, как кажется ему, от нестерпимости своего настоящего. Ему мнится, что хуже некуда и что лучше пускай будет и хуже, но только не так, как сейчас… Ой ли?

В Сумгаите я спрашивал тех, кто по роду службы имел оружие и кто по гражданскому темпераменту и уровню профессиональной подготовки мог и хотел вмешаться – и не вмешался. На мой вопрос – почему, рослый, с открытым лицом мужчина, побледнев, ответил: "Мы охраняли хлор…" Сумгаитский резервуар хлора при взрыве может дать последствия не меньшие, чем Чернобыльская катастрофа.

Автоматическое оружие уже пущено в ход в Средней Азии. Ручные противотанковые гранатометы на вооружении у таких же стрелковых частей, у каких (больше – неоткуда) бралось, выкрадывалось, выкупалось стрелковое автоматическое оружие.

Итак, два фанатика, один РПГ-9 и…? А сколько хорошо вооруженных людей надо, чтобы уничтожить многомиллионный город? Москву? Ленинград? Новосибирск?

Десять? Двадцать? Тридцать?

Так ли уж нестерпимо плохо наше сегодняшнее состояние, чтобы звать, накликать эту самую гражданскую войну?

Днем и вечером у телеэкранов, вместе с десятками тысяч столь же растерянных и дезориентированных людей, наэлектризованных раскаленными словосочетаниями. Людям, по-видимому, кажется, что ЭТО необходимо.

Но ведь есть еще ночь. Есть дети. Есть страна, в которой им жить.

Что особенно поражало во всех горячих точках Закавказья? То, что дети оказывались втянутыми в далеко не детские "игры". И где? В регионе, где ребенок – средоточие смысла. Что же происходит?

Деформация социализма, застойный период, отчуждение, механизм торможения, инерция, командная система… Вавилонская башня слов… Раскаленная лава публикаций… Все – плохо… Все – надо менять. Всюду – незамедлительно вкладывать огромные средства… Вся страна – как открытая рана…

Острый политический парадокс. С одной стороны, крик о том, что страна разорена, с другой – истерия социального иждивенчества. Парадокс, рождающий невротическое состояние общественного сознания.

Дай – новую надежную энергетику!

Дай – экологическую безопасность!

Дай – товары народного потребления!

Дай – больше заработать предприимчивым людям!

Дай – социальную защищенность!

Дай…

Дай!..

Дай!..

…Откуда взять?!

И здесь предлагается такой простой и очевидный выход – частное предпринимательство. Стоит-де, мол, только взять и посадить на царство вместо большевиков министров-капиталистов – и все проблемы сразу решатся. Приватизация! Новое раскаленное слово. Никто не спрашивает, можно ли ее осуществить, как заработает этот новый механизм? Ведь там, у них, хорошо? Значит, и у нас тоже будет хорошо!

Оптическая иллюзия. Кажется, от нас до них – рукой подать!.. Но в том-то и парадокс, что при всей обманчивой близости между нами – пропасть.

Но кто сказал, что есть лишь два варианта? До каких пор мы будем оставаться в плену этого вечного "или-или"?

"Сир, дайте человеку свободу мысли!"

"Странный вы мечтатель", – ответил на это пылкое требование маркиза де Позы король Филипп. И исторический опыт, увы, свидетельствует в его пользу.

В самом деле, трудно и страшно дающему, но еще страшней и тягостней – берущему. Поскольку не умеет, не может, не хочет взять.

Гражданская война – это ясно, понятно, просто.

А свобода мысли?

В сто крат легче заменить лозунги, чем разрушить структуру лозунгового мышления, создать думающую личность, устойчивую к любому – подчеркиваю, любому – массовому психозу, интеллектуально независимую не только от государственных кабинетов, печатных органов, правых и левых, но и от групповых влияний, и даже, как ни страшно это прозвучит, от своих человеческих пристрастий. Ведь мы же требуем этого от тех, кто вершит суд над людьми. Как отнеслись бы мы к следователю, приобщающему к делу лишь эмоционально созвучные его восприятию свидетельские показания?! Или к судье, имеющему давнишние счеты с подсудимым и не берущему самоотвод?!

У меня – крупный фамильный счет к 30-м годам.

Но какое право имею я судить этот период, заранее зная, кто прав и кто виноват? Да в этом случае я даже и спектакль не имею права ставить, поскольку и у художника, и у ученого задача одна: добыть истину, а не облечь ее в красивую упаковку.

Говорить правду – гораздо легче, чем добывать ее.

И кто сегодня при решении вопросов о нашей исторической судьбе, о роковых механизмах, бросающих наше Отечество из одного катаклизма в другой, способен давать рецепты?

Только не очень умный и очень ангажированный человек.

"Никто не знает настоящей правды…" Искать ее мы обязаны все, изрекать – не смеет никто. Ибо каждое изреченное слово, подхваченное тем или иным общественным веянием, способно стать той самой искрой, от которой если и возгорится пламя, то пламя, в котором сгорят наши дети…