Седьмой переход - [90]

— Ты что, в отместку за «подвал» решил меня сосватать?

— Ладно, не дуйся. Баста! Ей-богу, умнее будет. Благороднее. Насте работенка найдется в Ярске. Это совсем рядом с Ярском — тридцать километров. Курортный уголок почти на берегу Южноуральского моря! По рукам, что ли? — и он протянул ему огромную свою ручищу в знак договора.

— Нет, не стану я тебе, Егор, таскать сводки на подпись.

— Что так?

— К чему весь этот разговор?— рассердился Родион Федорович и, не простившись, пошел прочь.

Речка постоял на лестнице, провожая его рассеянным взглядом. Ему хотелось чем-нибудь помочь Родиону. Особенно настаивала Зинаида: поговори да поговори с ним при случае. «Вот и поговорил! Может быть, не с того конца начал? Или случай неподходящий? Да что я парламентер, что ли? Баста! — коротко, с досадой махнул рукой Егор Егорович.— Придет время, одумается...»

А Родион Федорович долго не мог успокоиться. Дожил! Докатился! Предлагают быть мальчиком на побегушках у какого-то подрядчика. Издевка, самая настоящая. Нет уж, лучше рядовым бетонщиком на любую стройку, чем исправно служить статистиком у Егора. Совсем распоясался толстяк. Не жирно ли будет комплектовать линейный аппарат строительного треста за счет научных кадров. Надо же додуматься до такой глупости!..

Буквально на другой день он столкнулся в совнархозовском коридоре с Лобовым.

— А-а, это вы? — словно обрадовался тот. — Легки на помине! Как говорят, на ловца и зверь бежит. Не пойдете ли к нам референтом? У нас был москвич, толковый работник. Соскучился по своей Большой Дмитровке, мы его и отпустили. Насильно мил не будешь. Отличная вакансия — референт председателя совета. Ну, как?

— Спасибо за внимание, однако...

— Не согласны? Жаль!— бросил на ходу Леонид Матвеевич.

Да что они, сговорились? И речка, и Лобов. Нашлись доброжелатели, ничего не скажешь!.. Кстати, последнее предложение отличается большим тактом. Лобов — не Егор, привыкший вербовать рабочую силу через уполномоченных «Оргнабора». Лобов умеет отличить сезонника от экономиста высшей квалификации: его идея привлекательнее. Однако тоже не лишена вероломства: подумать только, ему, Сухареву, предлагают должность референта при председателе совнархоза. Нашли тайного советника! И откуда такая самоуверенность у этого бывшего госплановца? Покорнейше благодарим за трогательную заботу о «перевоспитании матерого «догматика». Как-нибудь обойдемся без высокопоставленных шефов...

Но похоже, что тут был общий заговор. Сегодня утром, собравшись на работу, Анастасия сказала ему уже с порога, словно боясь продолжения разговора:

— Пойми, наконец, ты мне в тягость...

И прихлопнула за собой дверь дважды, пока не щелкнул автоматический замочек.

Родион Федорович растерянно осмотрелся, как бы ища поддержки у ребят.

А что они могли понять в отношениях родителей? Разве лишь Леля смутно догадывалась женским сердечком, что мама незаслуженно и все чаще обижает папку, который помогает ей, Леле, учить уроки, дает каждый день три рубля на завтрак, а недавно подарил большую коробку шоколада с красивым пароходом, нарисованным на крышке. Сын же вообще не придавал значения маминым строгостям: мама прикрикнет, мама и пожалеет. Недавно она сказала папе: «Будь мужчиной, наберись смелости». Чудно! Разве папа его не смелый? Да он ночью ходит один по берегу Урала, когда и патрулям из комсомольской дружины, наверное, страшно. Вот какой папка у Мишука!

Родион прошел в свою комнату, закрылся. Вдали, на четком горизонте, — «лисьи хвосты» пыли, распускающиеся вслед за самолетами: чиркнув колесами по сухой земле, ястребки тут же пропадают в чистом небе, оставляя позади себя вспененную струйку дыма, а с востока заходят на посадку другие, вдоволь налетавшиеся над утренней безмятежной степью. Был в этом свой смысл: не одно поколение пилотов и штурманов обрело крылья тут, в Зауралье, которое славится летной погодой. Здесь учился набирать высоту и он, Родион Сухарев. То было время первого взлета, истинного наслаждения простором, праздничного труда. Марина, милая его Марина витала вместе с ним где-то в облаках, еще не знавших грозовых зарядов... Если бы она оказалась рядом сейчас, в эти жестокие годы одиночества. Вдвое, втрое было бы легче'. Первая жена — попутный ветерок, с ней шагается легко, уверенно, а вторая жена — порывистый встречный ветер, что бьет в лицо, заставляет оглядываться назад, словно желая убедиться, хватит ли у тебя силенок идти наперекор житейской непогоде. Да, вторая жена боится ошибиться и, ошибившись, бросает дерзко, вызывающе: «Ты мне в тягость!»

Итак, это вызов. На что она надеется? Разве лишь на Лобова. Спелись, голубчики! У них давняя интрижка. Кстати, Анастасия и замуж-то вышла за него, Сухарева, наверное, скрепя сердце. Он, простофиля, доверился ей, расчувствовался, хотя должен был помнить, как она бросала его на каком-нибудь перекрестке улиц и бежала в сторону, едва завидев в толпе Леньку-солдафона в кавалерийской долгополой шинели со споротыми петлицами. И надо было тому снова попасться на глаза, уже на другом перекрестке, где столкнулись иные страсти. Да разве в том дело? Просто-напросто ей захотелось немножко побаловаться: седина в висок, а бес в ребро. Чего упустила в молодости, то решила наверстать в конце бабьего века. И финтит, и прикидывается ортодоксом, чтобы внешне вся эта грешная канитель выглядела благопристойно... Родион Федорович поразился собственному неуважению к Насте. Да нет же, любовные интриги тут ни при чем. Ее чувства могут быть противоречивыми, но не мелкими. И все-таки тут загадка: разве можно возненавидеть отца твоих детей из-за каких-то недоразумений, не имеющих отношения к семье? Что это, подвижничество, заблуждение? Что она, твердо решила или колеблется? Или только припугнула? Или просто погорячилась?